— Геннадий Черепов, — отрекомендовался он. — Слышал, что приехали, но чего они ночью вас притащили?
Я объяснил.
— А вы как сюда залетели? — в свою очередь, поинтересовался я.
— Стихи писал.
— А это что, грех здесь?
— Смотря какие стихи...
— Прочтите, если не секрет.
Гена начал читать что-то о вышках и собаках — это было слабо и, как ни странно, звучало надуманно. Я так и сказал ему. Но он явно не поверил моему мнению, и пришлось ему на память прочесть кое-что из Киплинга, Брюсова, чтобы он увидел разницу.
— Спасибо, — сказал он задумчиво и заковылял по камере, сильно хромая.
«Боже мой, — думал я, — читаю в этом аду Киплинга!»
Ко мне подсел какой-то аскетически худой, крестьянского типа человек.
— Ты яврей?
— Да.
Вопрос был задан серьезно, без насмешек или подвоха.
— А свое Священное Писание ты знаешь?
— Читал, да.
— Читал — это мало, — уверенно сказал этот странный человек. Мы разговорились. Оказалось, что тут же на нарах были его единоверцы — христиане-староверы. Все они были не в лагерной одежде и без номеров: за отказ от формы и номеров их здесь и держали уже два месяца на хлебе и воде. Меня сразу поразила начитанность этих людей в текстах Библии — они знали ее наизусть! Но знание это было искаженным и устремленным в оспаривание и установление обычаев.
В это время нам принесли кипяток и хлеб. Мы поели и кое-кто уже начал устраиваться, чтобы дополнительно поспать, но открылась дверь, и надзиратель заорал: «Выходить!». Всю нашу группу повели через зону к длинному бараку столовой; никто ничего не понимал. Зона была пустой: всех увели на работу, строить деревообделочный комбинат. Но в столовой были заключенные: человек пятьдесят стояли в углу, отделенные рядом надзирателей; туда провели и нас. В громадном помещении горели лишь две-три небольшие электролампочки, и в их свете я видел стоящего на обеденном столе майора в овчинном полушубке, высоких сапогах и с плеткой, толстой плеткой в руке.
— Это майор Рыбаков, начальник наш, — пробормотал Гена.
Я сразу узнал в майоре того, кто вчера принял меня за приезжее начальство. Но теперь этот человек дышал властью.
— Давай, начинай поверку, — громко сказал Рыбаков какому-то надзирателю, и тот начал по бланкам картотеки вызывать нас. Каждый вызываемый выходил вперед через строй солдат, а Рыбаков орал;
— Ты больной? Ты здоровей меня! На работу его, гада!
Оказывается, эти заключенные были освобождены от работы врачом, а майор проводил теперь дополнительный «медосмотр»...
