— Скажите нам, когда будет 12 ночи.
— А зачем? — подозрительно спросил он.
— Хотим встретить Новый Год.
— Что?.. — удивление солдата было неописуемо. — Какой это еще вам Новый Год? — и он захлопнул форточку кормушки.
Мы переглянулись — делать было нечего. Но мы не ложились: всех так или иначе одолевали воспоминания, мы разговаривали, молчали, опять говорили, и вдруг услышали рев гудка, — нам помог какой-то завод, звавший рабочих на ночную смену. Мы подняли чашки с холодной бурдой и шумно выразили свою радость: Валька «Лохматый» выматерился и добавил: «Чтоб им, гадам, уже передохнуть!». Казах что-то весело сказал на своем языке и перевел это нам как пожелание радости. Надежд на встречу будущего года в Иерусалиме явно не было, и поэтому я ограничился кратким «Лехаим!», а Цатуров что-то сказал по-армянски. Дружба народов была налицо.
На наш шум открылась кормушка.
— Вы что делаете? — непонимающе смотрели глаза солдата.
— Новый Год встречаем, — отвечали мы.
— А пьете что?
— Коньяк, конечно, — сострил кто-то и показал солдату остаток коричневой жидкости на дне кружки.
— Солдат, видя, что у нас в руках печенье, — а оно в карцере не полагается, — поверил и, смачно выругавшись, добавил:
— Что же вы, гады, меня не позвали?
— Мы же просили тебя сказать, когда будет 12 часов, а ты отказался, — весело сказал Валька, и солдат, еще раз выматерившись, ушел, удивленный пронырливостью арестантов: это надо же — коньяк достали в карцер!
Так мы вплыли в 1954 год.
А утром нас выпустили в зону. Было очень морозно — не меньше 40° ниже нуля, но зэки были уже на тропинках: кто-то бежал в столовую, кто-то спешил в свободный день сделать какие-то дела. Меня отвели в барак, и сразу же я был окружен толпой любопытных: «свежий» приехал! Вопросы сыпались градом — ведь многие люди сидели еще с 1937 года, но большинство, как я сразу увидел, было «набора 1948 года». Сразу нашлись москвичи, и разговор, перескакивая с темы на тему, шел до полудня, когда нас кто-то позвал обедать. Мы вышли на улицу толпой человек в пятьдесят и шли гурьбой, разговаривая. Вокруг меня были интеллигентные лица, и я ожил от атмосферы дружелюбия. Вдруг один из шедших сказал мне:
— Не оглядывайся, посмотри краем глаза: на ступеньках штабного барака стоит начальник лагеря, майор. И он явно не понимает, кто ты, ведь ты еще в штатской «вольной» одежде и слишком она хороша — он принял тебя за какое-то начальство, неизвестно как попавшее в лагерь и беседующее без него с зэками. Ты только погляди, как он взволнованно расспрашивает надзирателя, показывая в нашу сторону! Слушай, разыграй его, представься инспектором!
