Отечественная война и русское общество, 1812-1912. Том V | страница 17
Кн. Б. Н. Юсупов.
В этом наивном прославлении русской мощи, следующим сейчас же за поражением, нет и следа того напускного и намеренного шовинизма, который употребляется, как орудие борьбы с внутренними врагами для доказательства неправоты последних. В первые годы третьей французской республики, Седан объяснялся бонапартистами тоже, как демонстрация французской мощи; но длинной речи краткий смысл заключался не в действительном признании заслуг французского оружия, а в стремлении обезоружить политических противников, имевших все основания для того, чтобы пользоваться седанским поражением, как доказательством негодности режима Второй империи. Здесь нет ничего подобного. И граф Илья Андреевич Ростов, распоряжавшийся обедом в честь Багратиона, не думает о поражениях, забыл о неуспехе и искренно волнуется торжеством во славу русского героизма, — до такой степени волнуется, что, когда провозглашают тост «за здоровье учредителя обеда графа Ильи Андреевича», он «вынул платок и, закрыв им лицо, совершенно расплакался».
Вечер Бородина. Генерала Коленкура, убитого при взятии Большого редута, переносят его солдаты. (А. Ля-Роз).
Искренность и отсутствие подозрительности к соседу (подозрительности политической) характеризуют отношения этих людей. Когда Николай Ростов в пылу спора, чем-то огорченный и взволнованный, кричит: «Не нам судить… А то коль бы мы стали обо всем судить да рассуждать, так этак ничего святого не останется», — он не упрекает противников в том, что они «рассуждают» и тем обнаруживают свое свободомыслие; он знает, что и без того никто не рассуждает и свободомыслием не занимается. И близкие ему, Борис Друбецкой и Берг, думающие только о выгодах, повышениях, карьере, не находят необходимости при выборе средств для повышения указывать на разрушительный образ действий или мышления соседа. Берг бегает со шпагой в левой руке и каждому встречному заявляет, что он, раненый, остался во строю и только переложил оружие из поврежденной руки в другую. Он правильно рассчитывает, что этого утверждения достаточно для некоторого, нужного ему успеха. В другое время он прибавлял бы к этому средству указание на свой патриотизм и, может быть, даже уверение, что кое-кто из его соседей говорит разрушительные речи. Борис Друбецкой, выдержанный и внешне — корректный молодой человек, умно и тактично делает свою карьеру, сторонясь от прежних друзей, когда своими армейскими манерами они могут компрометировать его в глазах вылощенных и чопорных представителей круга, в котором он может успеть. Но в нем нет и помина того Бориса Друбецкого, который в другое время с серьезно-грустным видом говорил бы о безнравственности и политической неблагонадежности современного поколения и необходимости строгих мер. Лишь эта грустная серьезность озабоченного государственными соображениями человека создала бы ему в другое время репутацию истинно-полезного чиновника и подняла бы его высоко на иерархической лестнице. И князь Василий в другие времена имел бы таинственную физиономию государственного мужа, вся мудрость которого заключается в умении говорить о тревожном времени и о необходимости успокоения; на этом постоянном упоминании о тревожном моменте и беспокойстве в умах он строил бы свое благополучие и удерживал бы свое положение. Все это будет, все это явится, но пока нет поводов для заподозревания кого бы то ни было в разрушительных умыслах. Даже наиболее склонные к самостоятельной работе и критике умы, будущие декабристы, Пьер и подобные ему, не испытывают неудобств от своих исканий и хождения около «идей».
