Эта приписка мне не понравилась. Избалована? Что это значит? Через неделю у крыльца остановился большой грузовик. В кузове, по самое брюхо в соломе, стояла, играя ушами, наша барышня. Издали казалось, что кобылка вороная. Но, присмотревшись, можно было разглядеть у нее на голове, на спине и на боках белые волоски. Через несколько лет кобылка станет сивой. Пожалуй, без объяснения тут не обойтись. Дело в том, что лошади редко рождаются сивыми. Большинство сивок от рождения совсем другой масти. Лишь постепенно они «сивеют», становятся темно-сивыми, сиво-чалыми, сиво-голубыми. Многие белеют окончательно только к десяти годам.
Мы подогнали грузовик к небольшой горке и откинули заднюю стенку кузова, чтобы избалованная кобылка могла с удобством вылезть и обозреть с холмика новые места, куда она приехала погостить.
Я вскарабкался в кузов и хотел отвязать ее.
— Добро пожаловать, благородная гостья!
Кобылка угрожающе прижала уши.
— Брось эти фокусы! Я тебе не мальчишка!
Тут кобылка быстро повернулась и начала брыкаться, так что у меня перед носом только копыта замелькали. Хороша встреча!
Я забрался в кузов спереди, схватил кобылку за уздечку и отвязал. При этом она так и норовила укусить меня за руку. Ничего себе — «немного избалована»!
Переход с холма в конюшню сопровождался упорнейшей борьбой. На полдороге на выручку мне пришел Педро. Он заржал. Кобылка насторожила уши. Настроение у нее улучшилось. Она прислушалась и приосанилась. Тем временем я не зевал и быстро втолкнул ее в стойло. Там ее отделяла от Педро лишь глиняная стенка.
Вечером, во время кормежки, кобылка вела себя немного жеманно, но, когда я принес питье, она с бульканьем и клокотанием выдула полведра воды, совсем не по-аристократически. На прощание я погладил красотку по спине, и она тут же выбила у меня из рук пустое ведро. Удар предназначался мне. Если бы она не промахнулась, мне бы не поздоровилось.
Целых четверть часа я успокаивал и уговаривал ее вести себя посмирнее:
— Ну, разве тебя кто-нибудь обижает?
Когда я выходил из стойла, она лишь слегка приподняла ногу.
На следующее утро, во время туалета, гостья ни за что не разрешила чистить себя ни скребницей, ни щеткой.
— Ваши капризы, милая моя, опасны для жизни, — корил я ее.
Мы перегородили стойло поперечной балкой. Она должна была отражать удары копыт баловницы. Расчет был верен, но наше «золотце» так яростно брыкалось, что мы не на шутку встревожились за ее копыта и бабки.
