Пони Педро - Эрвин Штриттматтер

Я рос на приволье, среди лесов и полей, где гуляют ветры, где летом палит солнце, зимой трещат морозы, а весной все одевается пышной зеленью. В мою колыбель заглядывали коровы. Мои пеленки сушились в конюшне, и их обдавало дыхание лошадей.

И вот в непоседливой моей жизни случилось так, что к сорока годам я поселился на самой современной улице нашей столицы. Внизу, по широкой мостовой, с шумом проносились машины, а я, забравшись высоко-высоко, на шестой этаж, писал книгу о том, как тяжело приходилось на первых порах после войны нашим крестьянам из кооперации. Я понял, что в эту книгу перелилась моя тоска по деревне.

Писатель не может непрерывно писать, спорить и наслаждаться искусством. Он должен заполнять новыми впечатлениями те незримые шкафы, откуда берет сырье для своей работы. Меня потянуло к физическому труду. Я натаскал в свою городскую квартиру земли со строительных площадок и поселил на ней уйму комнатных растений. Я обзавелся собакой, кошкой, но тоска по деревенской жизни не утихала. Великолепные цветочные клумбы и газоны на нашей улице меня не устраивали. Мне стало тесно в городе. Я чувствовал, что недалек тот день, когда уже не смогу больше писать.

Получив гонорар за новую книгу, я возомнил себя богачом и купил домик в глухой деревушке среди лесов и озер.

Из-за этой покупки я стал беднее деньгами, зато богаче сырьем для своей писательской мастерской. В деревне все друг друга знают. Жизненный путь каждого перед тобой как на ладони. Тебе видно, сгибаются ли твои соседи перед так называемой судьбой или же строят жизнь своими руками, развенчивая судьбу — это мнимое дитя богов.

Мой деревенский дом вовсе не похож на дачу. Между нами говоря, это хибарка. Никто в деревне не хотел ее покупать. В глиняных стенах этой хибарки плодились блохи. Крыша прогнулась, стропила прогнили, кирпичи выкрошились. В первые ночи, когда я спал на сеновале, мне удалось насчитать сквозь дыры в крыше семьсот сорок восемь звезд. К хибарке лепится будка, очень похожая на скворечник. Там один только стул, да и тот с круглой дырой посередке. В городе эту штуку делают из фаянса, или из керамики, как еще говорят.

К домику прилегает небольшой участок. Земля здесь совсем плохая. Даже крестьяне из кооператива не захотели ее взять, и никто их за это не упрекнул, а ведь недоброжелатели готовы приписать им что угодно. Восемь моргенов[1] желтого песка, три моргена болотистой луговины и один морген под садом.