Теперь Илья точно так же обучается верховой езде. Я подсаживаю его на пони. Пони идет шагом. Илья держится на его спине молодцом. Вдруг Педро подпрыгивает. Илья летит на землю. Он едва сдерживает слезы. Отчего он плачет — от боли или от злости на самого себя, на свою неумелость? Трудно сказать.
— Наездники не плачут, Илья.
— Да, папа, наездники не плачут.
Я снова подсаживаю Илью на пони. Проходит два дня, и он уже не падает, даже когда едет рысью. Он приспособился к лошадиным повадкам. Теперь он удержится в седле, если даже Педро вздумает порезвиться.
Скоро я положу Илье в рюкзак десяток сырых яиц и попрошу его:
«Вот, отвези их бабушке в город и купи мне десяток сигар!»
Если он довезет яйца целыми и вернется, не сломав ни одной сигары, тогда я скажу:
«Вот теперь ты настоящий наездник».
Ездить верхом — это не значит сидеть на лошади прямо, как палка, а делать полезные дела с помощью четырех конских ног.
Я всегда помню об этом, когда езжу верхом на Педро по болотам и лесам. Я направляю его в чащобы, через просеки и по узким тропкам — туда, куда мне надо. Если бы я сидел прямо, низко свисающие ветви в лесной чаще исцарапали бы мне лицо. Если бы я вздумал элегантным прыжком, по всем правилам, перескочить через ров с рыхлыми краями, я увяз бы в трясине. Порой я даже совсем отпускаю поводья. Мои руки не сжаты в кулаки, как велит устав, и не покоятся у холки лошади. Они заняты делом. Они срезают ветви и сучья и набрасывают на ходу настил для Педро. Таким образом я подбираюсь к ручьям, где живут кабаны со своими детенышами. Никогда еще мне не приходилось видеть так близко этих забавных полосатых зверьков. А однажды, отпустив поводья и дав Педро свободно щипать травку, я подкрался совсем близко к козуле, которая тоже паслась невдалеке. Она, наверное, приняла нас за олениху. Так, благодаря Педро лесные звери хоть немножечко считают меня своим и я ближе узнаю их. С новыми впечатлениями и радостями возвращаюсь я домой.
Скворчиха стала скрытной и осторожной: она снесла свое первое яйцо. Улетая в луга за червяками, она все оглядывается на скворечник: там ли еще яичко?
На вишне мы повесили домик для синиц. В нем тоже лежали яйца величиной с горошину. Весна была повсюду. Одинокое сердце не могло с ней справиться.
Упоенный весной, Педро ходил теперь только на двух ногах. Казалось, он мечтал о крыльях. Он так бы и взвился ввысь, подобно Пегасу, коню поэтов.
На письменном столе у меня лежало письмо — меня извещали, что скоро к нам прибудет погостить маленькая кобылка-пони, «изящное, благородное, грациозное животное». Ниже была приписка: «Наша Стелла немного избалована. Она у нас, знаете ли, любимица всего дома».
