Четверть часа спустя след привел обратно к просеке и, немного пройдя по ней, свернул влево. Обливаясь по́том, я шел по колено в снегу и вскоре опять очутился на просеке. Так, следом за Педро, я проделал четыре круга. Круги все увеличивались. Последний из них вывел меня на вторую просеку, откуда мы как-то раз вывозили дрова. На месте, где мы нагружали нашу тележку, стоял Педро и, разрывая мордой снег, щипал траву. На его толстой зимней шубе сверкали ледяные кристаллы. Серебряный конь среди леса! Зима заманила Педро в свои лесные чертоги и околдовала. Увидев меня, Педро вскинул голову и приветливо заржал. Я без труда поймал его и, как овечку, повел домой.
Сумел бы Педро найти дорогу домой? Конечно же, сумел бы. Педро вел себя на земле так, как почтовые голуби в воздухе. Если голубя выпустить в незнакомом месте, он начинает кружить по спирали. Круги все расширяются, пока голубь не окажется над каким-нибудь знакомым местом. Отсюда он летит напрямик в родную голубятню. Так что напрасно я тревожился за Педро. Он поступал как настоящий почтовый голубь, даром что был лошадью.
Снова выпал снег. Когда зима в хорошем настроении, мир так и сверкает, так и искрится. По утрам как-то не сразу решаешься испортить роскошное одеяние зимы. Но разве люди и животные должны голодать из-за этой роскоши?
И вот стежки наших следов прошивают двор: от конюшни к сараю, от сарая к амбару. От ворот к крыльцу протянулся след почтальона. Он принес всякие новости и вызовы в город. След письмоносца переплелся на улице со следами лесорубов. Между их же следами змеится рубчатый след от велосипеда лесничего, а широкий след подводы молочника говорит: вот дорога в город. После полудня наш двор уже оплетен целой сетью следов.
И глубокой зимой я по-прежнему занимаюсь физическим трудом. Я перелопачиваю компост и поливаю его навозной жижей, а делая передышку, любуюсь сверканием снега в долине.
Куры клохчут:
«Смотри, смотри, черная земля!» — и роются в компосте. Ни одна личинка, ни один червячок не укроется от них.
Взъерошенные черные дрозды завистливо поглядывают на них с изгороди и свистят:
«Оставьте нам, оставьте нам!»
Рой щеглов мягко опускается на лохматые стебли лебеды:
«Цибить-бить, цибить-бить!»
Здесь семечко, там семечко. Зима — не кума. Как хорошо, если б и дальше так шло.
Ветер гулял по горам и долам, вздымая к небу всё новые снежные сугробы.
И в самые холода я не давал Педро застаиваться, «киснуть» в конюшне. Его проворные ноги нуждались в движении. После полудня он напоминал о себе. Он ставил переднюю ногу в деревянную кормушку и начинал отбивать копытом дробь, как барабанщик перед началом похода.
