Так случилось в тот день и с Эльмом. Какими бы вздорными ни были слова Юргена, он чувствовал, что его всё сильнее охватывает волнение. Мир, казалось, был внезапно озарён свободой, как случается с теми несчастными, затерявшимися в снегах. В душе он знал, что от любого его движения, даже самого незначительного или символического, этот свет тотчас потускнеет и быстро погаснет: нужно было просто держаться за это волнение, ради него самого, как можно дольше. В самом деле, дважды или трижды его уже посещали подобные перемены настроения, и он знал, сколь мимолётными они были. Он, тем не менее, мог бы обратиться к справочникам в замковой библиотеке, если бы та содержала что–то более современное, чем труды, оставленные (или «презентованные») французскими офицерами во времена наполеоновской оккупации.
Для тех, кто мёртв, как был мёртв Эльм, идеи перестают быть большими или маленькими, истинными или ложными, весомыми или тривиальными: единственным различием между ними становится то, что одни вызывают раздражение, а другие утешают. Его ложное возбуждение давно уже улеглось (такие состояния редко длятся больше часа), но фантазия Юргена всё ещё утешала его разум.
В четвёртом часу дня Эльм поднял и встряхнул колокольчик. Проводка в замке со временем пришла в негодность, поэтому он предпочитал автоматическому звонку ручной, хотя в этом качестве ему приходилось использовать громоздкий, тяжёлый и шумный – почти глашатайский – колокол; никакой другой не был бы слышен на нижних этажах или в комнатах за толстыми стенами.
– Юрген, я хотел бы увидеть господина Шпальта. После обеда, разумеется.
– Но, ваше высочество….
В конце концов, хозяин Юргена за последний год не просто не виделся ни с кем из внешнего мира, но под страхом сурового наказания запретил даже упоминать о своём пребывании в замке.
– После обеда, Юрген, я хотел бы увидеть господина Шпальта.
– Я постараюсь это устроить, ваше высочество. Сделаю всё возможное.
– Никто не смог бы сделать больше, – ответил Эльм с лёгкой улыбкой.
Господин Шпальт был школьным учителем. В былые времена Эльм частенько приглашал его разделить вечернюю трапезу, которую он, Эльм, в соответствии с полковой традицией готовил своими руками. В самом деле, Эльм, по его мнению, многому научился именно от Шпальта, которого считал отнюдь не простым сельским педантом. Он предполагал, что, в какой–то момент карьеры или жизни Шпальт оказался в беде и потому занимал теперь положение, явно не подобающее его учёности.
