— Господи, батюшка! — шептала она с тоской и болью в сердце, — как все у нас ладно, хорошо было, а теперича-то?.. Надо же такому греху быть!..
И перед ней в темноте вдруг выплывало, совсем близкое, перед самыми ее глазами, страшное, обросшее рыжей бородой лицо, толстые губы, слюна на них, оскаленные зубы, противный гнилой запах изо рта, тяжелое прерывистое дыхание, — и она с ужасом закрывала глаза, но лицо не отходило… Оно было тут, перед ней, страшное, противное, чужое и вместе такое знакомое и близкое…
Она вдруг с мучительной ясностью почувствовала, вздрогнув от пробежавшей по всему ее телу холодной волны, как это лицо наклонилось к ней, как толстые, горячие, мокрые губы, чмокая и слюнявя, припали к ее рту…
— Батюшка… — застонала она и, поднявшись, села, обхватив обеими руками коленки. — Что ж это за мука така мученская на мою голову… за что?..
«А ты, дура, мужу-то не сказывай!» — вспомнила она вдруг его слова.
— Как же мне не сказать-то, — зашептала она про себя, точно обращаясь к кому-то, тут же находящемуся, — как же мне не сказать-то? Кабы я по охоте, ну, знамо дело, нешто сказала бы?.. Муж, чай, он мне… законный… закон приявши, не по-собачьи жить… Попу на духу все одно пришлось бы каяться… Нешто думано это?.. Нешто я притчинна?..
«А ты, дура, мужу-то не сказывай! — опять как-то насмешливо и потихоньку шепнул ей в уши голос. — Надоел, чай»…
Агафья опять застонала и начала креститься, шепча про себя молитвы, какие знала, и силясь отогнать неотступную, где-то далеко, далеко спрятавшуюся «греховную», как она думала, мысль: «Не сказывать бы мужу, то и все бы было по-старому»…
Мысль эта и насмешливый голос, повторявший все одно и то же: «А ты, дура, мужу-то не сказывай», неотступно мучили ее, и она, как бы оправдываясь перед ними, приводила всякие доказательства тому, что она не могла поступить иначе, а должна была сказать.
Но от этих доказательств ей не делалось легче и, как она ни уверяла себя в том, что сделала хорошо, сказав мужу, далеко спрятавшаяся мысль твердила ей совсем другое.
— Ну, твори бог волю свою пославшую, — прошептала она, измучившись от дум, и легла, прикрывшись с головой дерюжиной…
