Через некоторое время по деревне раздался частый, похожий на набатный, звон.
Одним из первых на этот отчаянный звон прибежал председатель сельского совета, молодой демобилизованный красноармеец Игнашкин и, увидя дергавшего изо всех сил за веревку, привязанную к языку колокола, старика, подбежал к нему и закричал:
— По какому случаю звон? Что такое?
Старик отмахнулся от него левой рукой (не мешай, дескать) и крикнул:
— Граф едет! На-днях ждать надо. Землю всее нам дарма отдает! Дарит!!!
— Что ты, чорт, очумел, что ли?! — закричал председатель. — Какой граф? Брось звонить!
— Чего брось! Не брось, а надо! А ты не ори на меня, не велик господин-то! Вон Харламп Васильев письмо получил. Не мешай.
И еще с большей энергией задергал веревку. Вскоре под липу со всех концов деревни набежал народ: мужики, бабы, девки, ребятишки.
Звон, наконец, прекратился, и набравшийся народ, не зная, зачем его скликали, ждал объяснения.
— По какому случаю звонил? — опять, как и давеча, крикнул председатель сельского совета, обращаясь к звонившему старику.
Тот утер рукавом рубахи запотевшее лицо и, кивнув на Харлампа Васильича, сказал:
— Вон у кого спрашивай! Нащет графа звон был. Едет, ишь!
Тогда на сцену выступил Харламп Василич. Прежде всего, он высморкался, утерся, обдернул на себе пиджачишко и закричал:
— Православные, прислушайтесь к словам моим! — И, подождав немного, чтобы затихло, продолжал: — Православные! Докладаю вам для праздника святителя и чудотворца Николая, какую нам всем создатель всевышний послал для праздника нечаянную радость. Помолимся, православные! Помолебствуем! В скором времени ожидайте нашего благодетеля и владетеля графа Анатолия Викторыча. Едет сюды из изгнания. Мне, рабу недостойному, письмо собственноручное изволил прислать. Эва оно! Глядите!!
Он поднял руку с письмом и показал всем.
— Про-о-сим! — покрывая все голоса, закричал какой-то курносый молодой малый насмешливым голосом. — Про-о-сим! Не умеешь сам-то! Давай сюда, я прочитаю.
— Читай, Агапка! Вмазывай, чтобы всем слыхать было. Встань повыше, чтобы видать нам тебя было. Начинай! Становись вон на пень-то, вмазывай!
Агапка вскочил на какой-то пень, оставшийся после другой, когда-то стоявшей здесь, поваленной ветром липы, взял из рук Харлампа Василича конверт, вынул из него письмо, развернул, откашлялся и громко, насмешливо сказал:- Ну-ка, что тебе эта сволота, граф твой, пишет?!
Харламп Василич, услыша такую «дерзость», даже присел от неожиданности, а потом, опомнившись, хотел было вырвать письмо, но было уже поздно.
