— Что случилось? — воскликнул князь, пораженный тем, что и вчерашний, и сегодняшний его визиты приходятся как раз во время какого-нибудь несчастья.
— Я не знаю, — едва справилась с непослушными губами Евдокия Ивановна. — Еще три четверти часа назад Каташа была здорова и весела, вспоминала про тот бал третьего дня, когда она танцевала с вами, все щебетала без умолку. А потом сделалась вдруг будто пьяной и повалилась на пол. Это случилось почти сразу после того, как от вас принесли вон тот замечательный букет и бонбоньерку с конфектами.
Болховской перевел взгляд на напольный китайский вазон с букетом из роз, лилий, маргариток, ренонкулей и испанских ясминов.
— Но я не посылал Катерине Андреевне ни конфект, ни букета, — удивленно произнес он.
— Что вы говорите? — спросила Молоствова, не расслышав слов Бориса и не сводя взгляда с дочери.
— Я не посылал вашей…
— Да расстегните вы ей, наконец, этот спенсер! — вдруг зарычал Фукс и уставился на дрожащие руки горничной, не справляющиеся с крохотными пуговичками на бархатной курточке. В страшном нетерпении он буквально отбросил ее руки и сам принялся расстегивать спенсер. Затем, достав из саквояжа короткий стетоскоп, почти припал к груди девушки. В наступившей тишине было слышно, как натужно, с какими-то всхлипываниями дышит Кити.
— Это отравление, — обернулся к Молоствовой Фукс. — Вы говорите, что она не жаловалась ни на какие боли и у нее не было корчей? — быстро спросил он.
— Нет. Просто она сделалась, как пьяная, а потом… упала, — еле слышно ответила Молоствова. — Боже мой.
— Стало быть, это отравление усыпительным ядом, — констатировал Карл Федорович. — Bella donna[1] либо la graine de datura[2].
— Что? — не поняла Евдокия Ивановна.
— Ваша дочь отравилась ядом плодов семейства пасленовых трав, красавки например, либо семенами дурмана или белены. Прикажите немедля приготовить слабительный декокт из подслащенной воды с уксусом, а я займусь тинктурой из шпанских мух.
— Ну, чего ты стоишь, — нервически прикрикнула на горничную Молоствова. — Ты слышала, что сказал доктор?
— Да, барыня.
— Вот и ступай. Да чтоб живо!
— А, вы опять здесь, — только сейчас заметил Болховского Фукс.
— Что значит, опять? — недовольно спросил Борис.
— Ну, я неверно выразился, — спохватился профессор, вовсе не желавший обидеть известного своим горячим нравом князя, а уж тем паче ссориться со столь известным бретером. — Прошу прощения. Просто я хотел сказать, что мы недавно виделись с вами у Давыдовых при… весьма сходных обстоятельствах.
