— О Господи, — прошептала Елизавета Степановна и сама едва не впала в каталепсус.
— Но зато Анастасия Михайловна не испытывает никакой боли, — поспешил успокоить княгиню Карл Федорович.
— Никакой? — с надеждой посмотрела на лекаря Давыдова.
— Никакой, — заверил ее естествоиспытатель.
— А нам-то, нам, что делать? — спросил растерянно Михаил Иванович.
— Не оставлять вашу дочь без неусыпного надзора. Опасность для жизни, конечно, еще сохраняется, но при надлежащем уходе надежда на выздоровление весьма и весьма велика, — важно изрек профессор.
— И сколько времени наша дочь будет пребывать в подобном состоянии? — с неизбывной тревогой спросил Давыдов.
— Врачебная наука отвечает на сей вопрос так: от нескольких дней до нескольких лет. Известны случаи, — продолжал он, несмотря на то, что Давыдов схватился за сердце, а княгиня всхлипнула, — когда люди находились в каталепсусе восемнадцать и даже двадцать лет.
— Двадцать лет! — испуганно воскликнул Михаил Иванович.
— Двадцать, — подтвердил естествоиспытатель. — А в Индии один авгур пролежал вот так целых сорок два года. Высох, как сушеная ящерица. Все привыкли, что он десятилетиями лежит недвижим, и, когда он схватил другого авгура за шальвары и попросил воды, того хватил удар и он тотчас испустил дух. Но подобные случаи весьма редки.
Елизавета Степановна ахнула и повалилась на князя Болховского. Тот еле удержал шестипудовую княгиню, хотя и сам был нехилого десятка.
— Воды! — воскликнул Давыдов и бегом припустил из гостиной.
— Лучше о-де-колону — крикнул ему вдогонку Фукс, помогая князю Болховскому подтащить княгиню к креслам. Вдвоем, они кое-как усадили ее, и Карл Федорович принялся растирать ей виски принесенным «Angelikusum».
— Вы уж, Карл Федорович, как-нибудь с ними поделикатнее, — тихо заметил ему князь Борис. — Зачем нужно было говорить про этого высохшего авгура?
— Но это же исторический факт! — возмутился было профессор но, вздохнув, добавил: — Впрочем, вы, конечно, правы. Нервические жилы у них и так ни к черту.
— А что, Анастасия Михайловна, действительно, не скоро очнется? — спросил Борис.
— Я думаю, не раньше, чем недели через две. Слишком сильным было потрясение. Да и рана у нее серьезная. Тс-с, — приложил лекарь палец к губам. — Княгиня, кажется, пришла в себя.
Они оба посмотрели на Елизавету Степановну. Та глубоко вздохнула и открыла глаза.
— Где Настя? — спросила она, уставившись на Болховского.
— Она у себя в спальне, — как говорят с малым дитятей, ответил Борис. — Спит. И будет спать еще несколько дней. А потом проснется. Так ведь, доктор?
