— Антон Николаевич, князь.
Он замер, чувствуя, что проваливается в темную пропасть. Кровь прилила к голове, дыхание разом пресеклось.
— Что же вы молчите, ваше сиятельство?
— Аграфена Ниловна. Грушенька… — Он повернул голову и едва разглядел в сумраке конюшни ее силуэт. — Вы…
— Решили уехать, не простившись? — Она шагнула ближе, и он увидел наполненные болью, ставшие такими родными глаза. — Такой смелый, бесстрашный человек. Чего вы испугались?
— Себя… вас… — неуверенно ответил Антоан. — Того, что было, что происходит сейчас и может еще случиться. Теперь вы знаете, что я не тот, за кого себя выдавал. Вот только откуда? — Он понимающе усмехнулся, перехватив взгляд Груши, скользнувший в сторону экипажа. — Понятно. Африканыч. Давно пора высечь этого доморощенного Эзопа.
— Вряд ли он испугается ваших угроз. Да вы никогда этого и не сделаете.
— Грушенька, — взглянул он ей прямо в глаза, — я не господин Марципанов. Я — князь Антоан Голицын. И вы меня совсем не знаете.
— Я знаю главное, — ответила она, твердо выдержав его взгляд.
— Что же? — приподнял темную бровь Антоан.
— Вас. Вы отважны до безрассудства, — начала перечислять она, невольно приблизившись к нему, — любите шуметь, но у вас доброе сердце, вы деликатны и внимательны к тем, кто слабее вас. Кроме того, вы азартны и в то же время склонны к созерцательности, а еще вы ранимы и скрываете это за бравадой, иногда даже за грубостью…
— Груша! Вслушайтесь в то, что вы говорите! Это же герой какого-нибудь слюнявого романа госпожи де Сталь! — возмутился Голицын. — Раскройте глаза! Я обманул вас и ваших родных. Я игрок, распутник, скандалист…
— Можете не беспокоить себя дальнейшим перечислением, — остановила его Груша, — и до нашей провинции доходили слухи о князе Антоане Голицыне. В Саратове любят судачить о земляках, а у вашей семьи в нашей губернии есть поместья. Все перечисленное мной и вами лишь две стороны одной медали: пылкий нрав и неумение его обуздывать.
— Не понимаю, отчего вы так яростно защищаете меня от меня самого? — заинтересовался вдруг Голицын.
— Оттого, что я… что вы… — Груша запнулась, щеки ее вспыхнули горячим румянцем. — Действительно, вряд ли это надо обсуждать сейчас. Ведь вы уезжаете. Прощайте, ваше сиятельство. Не поминайте лихом.
В глазах Аграфены блеснули слезы, но она только повыше приподняла голову и прошествовала мимо князя в сторону дома. Антоан смотрел на тоненькую фигурку, удалявшуюся от него, на хрупкие напряженные плечи, пушистую косу, что огнистой змейкой спускалась по спине хозяйки, покачиваясь при каждом ее движении, и понимал, что вот сейчас, в это мгновение, из его жизни уходит свет и тепло, надежда и вера, уходит будущее. С каждым ее шагом тьма и отчаяние все сильнее наваливались на князя. В эти роковые мгновения со стороны экипажа донеслось басовитое ворчание:
