Десятиглав, или Подвиг Беспечности | страница 61



Я. Анна, моя Анна! (Обнимая ее.) Господи, ты снова даровал мне слезы.

Анна. О, мой любимый!

Я. Вдохни от полноты сердца в эту иссохшую, опустошенную, разбитую грудь новую любовь, новые восторги! (Впиваюсь поцелуем в ее уста.)

Анна. Ненаглядный!

Я. Какая отрада! Какая отрада! Воздух, которым ты дышишь, напоен радостной, молодой жизнью. Любовь и верность — вот те цепи, что удержат здесь закоснелого бродягу.

Анна. Мечтатель!

Я. Ты не чувствуешь, что значит небесная роса для жаждущего, который из безводных сыпучих песков житейской пустыни вернулся в твои объятия.

Анна. Не чувствую, друг мой, блаженства несчастного, который снова прижимает к сердцу свою заблудшую, потерянную, единственную овечку?!

Я (у ее ног). Анна!

Анна. Встань! Встань, дорогой! Я не могу видеть тебя на коленях.

Я. Оставь! Я же всегда на коленях пред тобой, мое сердце всегда преклоняется перед твоей беспредельной любовью и добротой!

Анна. Ты снова со мной!.. Я не узнаю, не понимаю себя! А, в сущности, не все ли равно?

И так далее. Иной педант с торжеством укажет мне на то, что вся вышеприведенная трогательная сцена позаимствована мною (с незначительными изменениями) из драмы Гете. В ответ я мог бы для примера указать на современного поэта В.Пеленягрэ, большинство произведений которого построены на литературных заимствованиях. И что же, разве Пеленягрэ бедствует?! Вовсе нет. Более того, все книжные магазины наводнены его сочинениями, из чего следует, что поэт он популярный и широко читаемый. Но я не стану приводить подобных примеров, поскольку это слишком легкий способ доказать свою правоту. Обращусь лучше к здравому смыслу читателя. В самом деле, разве противоестественно то, что образованному человеку (то есть в данном случае — мне) привиделась в забытьи не какая-нибудь жалкая самодеятельность, а отрывок из драмы почтенного классика? И если подобное действительно произошло (а я не вижу в этом ничего странного), то не честнее ли поместить в текст романа те слова, что были, пусть и в забытьи, услышаны и прочувствованы, нежели по каким-то далеким от литературы соображениям вымучивать другие им в замену? "Искусство — дело не людское, а божественное, и потому в нем нет места ложно понятым отношениям собственности" (см. В.Пеленягрэ, авторское предисловие к сборнику стихов "Фаллоцвет"). И разве не разумнее облекать свои чувства в чеканные фразы гения, лучше которого, как видно из вышеприведенного отрывка, все равно не напишешь, чем самонадеянно пытаться с этим гением соперничать? Наконец, если многие недоумки считают возможным и естественным демонстрировать на людях дорогие автомобили, меха и драгоценности, то почему бы мне не поступать точно так же с моей образованностью, обладать которой несравненно почетнее хотя бы потому, что ее невозможно ни у кого украсть? А ведь в нынешней России я, вероятно, единственный, кто читал драмы Гете, и это дает мне право требовать от общества и от властей уважения, а также и постоянного внимания к моим скромным материальным нуждам.