Десятиглав, или Подвиг Беспечности | страница 52



                в краю чужом — хоть эта фраза
                всего лишь вымысел, а не
                пророчество, о чем для глаза,
                 вооруженного слезой,
                не может быть и речи — даты
                из омута такой лесой
                не вытащишь, — итак, когда ты
                  за тридевять земель и за
                 морями, в форме эпилога
                 (хоть повторяю, что слеза,
                 за исключением былого,
                 все уменьшает) обо мне
                 вспомянешь все-таки в то Лето
                 Господне и вздохнешь — о, не
                 вздыхай! — обозревая это
                 количество морей, полей,
                 разбросанных меж нами, ты не
                 заметишь, что толпу нулей
                 возглавила сама…

И так далее. Бандита вновь начало ломать не на шутку. Он орал, с ненавистью глядя на Евгения: "Какое лето?! Какая, на хуй, толпа нулей?! Скажи, командир! Объясни, гад, будь человеком! Я ж помру сейчас!" — "Наличие внешне знакомых, но недоступных пониманию смысловых фигур производит особенно раздражающее и мучительное воздействие на объект, отсюда и эти просьбы, нелепые на первый взгляд, — сухо прокомментировал Евгений, выключил магнитофон и спросил бандита: — Ну, кому еще их заказали?" Мерзавец начал торопливо сыпать именами, кличками и адресами — Евгений еле успел включить магнитофон на запись. "Кто заказчик? Кому и куда ты сообщишь о выполнении заказа?" Бандит молчал, шевеля губами, глаза его бегали по стенам и потолку. "Чего молчишь? Может, Вознесенского хочешь послушать? Или Парщикова? А?" — спросил Евгений вкрадчиво. Бандита словно током подбросило на койке. "Погоди! — завопил он. — Ты что, фашист? Я ж колюсь!" И он назвал имя клеврета сверхпрезидента, которое мы уже слышали при сходных обстоятельствах в городе N. "А ты меня не обманываешь? Доверяй, но проверяй", — рассудительно произнес Евгений и включил магнитофон. <<Иван Жданов, "Орнамент">>,- раздался бесстрастный голос из динамика, и полились стихи:

              Потомок гидравлической Арахны,
              персидской дратвой он сшивает стены,
              бросает шахматную доску на пол.
              Собачий воздух лает в погребенье.
              От внешней крови обмирает вопль.
              Она четверку лошадей выводит,
              подковы их — само колесованье.
              Он ставит лаковых слонов на рельсы.
              Разбросаны перчатки осязанья,