Три поэта расселись в креслах у стоявшего в вестибюле журнального столика, затененного разросшимися фикусами и араукариями. От стойки доносилось бормотание Евгения: "Это же вам не плебеи какие-нибудь, — это артисты! Разве можно заставлять их жить среди миазмов? У них и так жизнь нелегкая, они за нас за всех душой болеют, — и за вас, между прочим, милая девушка, и за сантехника вашего! На износ живут, горят, можно сказать, с двух концов…" Тем временем я пролистал тетрадь до конца записей и подумал: "Вот дрянь, так ничего и не написала про нашу поломку. Ну ничего, мы это дело исправим". Я вывел крупными буквами на чистом листе: "Жалоба на сантехника" и, задумавшись на минуту, принялся затем бойко строчить. Друзья следили за тем, что я пишу:
Уж лучше б я ребенком помер,
Чем жить в убожестве таком!
Какая пытка, если номер
Снабжен поломанным бачком!
Какой, скажите, это отдых,
Коль надо вроде дурачка
Плескаться в туалетных водах,
Взяв на себя труды бачка?!
Следующее четверостишие продиктовал мне Григорьев:
Мы чувствуем: сантехник рядом
И с кем-то делает чок-чок,
А номер переполнен смрадом
И безмятежно спит бачок.
Я продолжал:
В сегодняшних безмерных муках
Сколь память прошлого горька
О безмятежных сладких звуках
Работающего бачка!
Какая же потребна сила,
Какой необходим толчок,
Чтоб снова влага оросила
Иссохший мертвенно бачок?
Задав на бумаге этот риторический вопрос, я выжидательно посмотрел на Степанцова, и тот заключил:
Сантехник — небольшая птица,
А вот уперся, как бычок,
И мысль невольно зародится:
Быть может, дать на коньячок?
Похоже, здесь нельзя скупиться,
И лишь с походом в кабачок
Вода начнет, как прежде, литься,
И он воскреснет, наш бачок!
Девица с которой беседовал Евгений, никак не реагировала на его слова и лишь продолжала с тупым вожделением рептилии таращиться на Степанцова. Однако тот, погрузившись в сочинение жалобы, не обращал на нее никакого внимания. Видимо, поэтому девица затаила злобу и гнусно оживилась при появлении в вестибюле милиционера, обходившего свою территорию. "А вон те, — мстительно заявила девица, — у меня тетрадь для заявок украли и что-то в ней пишут". "То есть как — "что-то"? — возмутился Евгений. — Жалобу пишут на вашего сантехника. Это, между прочим, люди не простые, а поэты из Москвы, но тут всем наплевать на их нужды…" "Так, почему хулиганите?" — сурово перебил Евгения милиционер. "И музыку заводят нехорошую", — добавила девица. Григорьев действительно включил магнитофон, который повсюду таскал с собой, и оттуда понеслись жизнерадостные куплеты:
