Итак, в одно туманное осеннее утро я вновь проснулся с тяжелой головой, неприятным вкусом во рту и ощущением застарелого недосыпания. Я знал, что Анна лежит на другом краю огромной кровати, но даже не посмотрел в ее сторону. В последнее время я стал замечать, что в минуты подобных пробуждений меня ужасно раздражают тишина и неподвижность, царящие в комнате. Видимо, яд разгула медленно, но верно проникал в мою кровь, делая меня ненавистником всякого спокойствия. Внезапно мне в голову пришла зловещая мысль: возможно, сверхпрезидент не так прост, как хочет казаться. Уж не вознамерился ли он посредством увеселений, вошедших в привычку, расшатать мою творческую волю? Ведь если даже он сам и не читал моих сочинений, его клевреты вполне могли донести ему о том, как немилостиво я отзываюсь о буржуях и о сомнительных буржуазных ценностях. Неспокойная совесть подсказывала мне, что если у моего тестя имелись такие коварные планы, то он изрядно преуспел в их осуществлении. Действительно, в последнее время я всеми способами ублажал свою презренную плоть, ничем не отличаясь в этом смысле от окружавших меня нуворишей. Могло ли их ничтожество служить для меня оправданием? Вряд ли — ведь я не делал ничего такого, что возвысило бы меня над ними, не делал ничего для вечности. Я сел на постели и надолго замер, тупо разглядывая рисунок ковра, а совесть тем временем высказывала мне все новые и новые упреки, которые ввинчивались, словно бурав, в мои мозги, отупевшие от разгула.
Так я сидел около двух часов, погруженный в неутешительные мысли. Анна и не думала просыпаться — к счастью, она обладала отменным здоровьем и могла долгим дневным сном вознаграждать себя за бессонные ночи. Когда она наконец зашевелилась, внезапно раздался звонок в дверь. Я поплелся открывать, и вскоре прихожая огласилась моим радостным криком: на пороге стоял мой друг Евгений Грацианов, явившийся, как и подобает другу, в нелегкую минуту моей жизни. Когда мы обнялись, я едва не задохнулся в окутывавшем Евгения густом облаке алкогольных паров. Отстранившись, я увидел, что мой друг вдребезги пьян. Как всегда, он был гладко причесан, чисто выбрит и аккуратно одет, однако мешки под глазами, общая припухлость черт и мутно-розовый цвет лица красноречиво говорили о бурно проведенной ночи, а возможно, и о нескольких подобных ночах. "Не смотрите на меня с таким состраданием, — поморщился Евгений. — У меня-то как раз все в порядке, меня не стоит жалеть. Но я думаю о вас и пью. Да-да, я пью, чтобы забыться!" — повысил голос Евгений, и Анна в соседней комнате беспокойно заворочалась. "А что стряслось?" — прохрипел я, почесываясь. "Э — э -э… — Евгений с заговорщицкой улыбкой поводил перед моим носом указательным пальцем. — Не надо притворяться, вы прекрасно знаете, что я имею в виду. Не могу поверить, чтобы вы, художник с большой буквы, были довольны своей нынешней жизнью".
