— А как с оплатой?
Суччивор не из породы торговцев коврами. Он величественно провозглашает:
— Вы будете получать долю с дохода, которое принесет произведение. Это, впрочем, само собой разумеется: разве вы не являетесь соавтором? Будет справедливо, если вы будете получать причитающуюся вам часть.
— Ну… Вы можете назвать какую-нибудь цифру? Приблизительно, конечно.
— Разумеется. Я даю ноль целых шесть десятых процента от моего собственного процента.
— Который сам по себе составляет…?
— Пятнадцать процентов от продажной цены.
Я не силен в подсчетах в уме. Моя доля в этом водопаде процентов кажется мне тем не менее мизерной, это видно и дураку. Суччивор замечает отсутствие энтузиазма с моей стороны. Он торопится добавить:
— Обычно издатель выдает аванс при подписании контракта, то, что мы называем "задатком". Я его уже получил, так что могу заплатить сразу же.
Так как я молчу, невесть откуда появляется чековая книжка, раскрывается среди крошек на столе, ручка с настоящими чернилами и золотым пером оказывается в руке хозяина, и затем должным образом оформленный чек опускается в мою руку. Я удерживаюсь от того, чтобы посмотреть на сумму, мне это кажется неприличным.
Она здесь, за бруствером своих контрольных работ. Улыбка, очки, ноги, все на месте.
— Ну и как? Дело сделано? Я спрашиваю, хотя уже знаю ответ. Он мне позвонил. Он восхищен, знаете ли. Он так вас превозносит!
Я полагаю, что должен был бы броситься ей в ноги, обвить ее колени руками вне себя от благодарности и вскричать, обливая ее маленькие ступни изобильными слезами: "Спасибо, о, спасибо, моя дорогая, моя добрейшая благодетельница!"
Да, но, с одной стороны, мы не в романе графини де Сегюр, урожденной Ростопчиной, с другой стороны, моя благодарность сильно остыла из-за изнурительного рабочего заседания у Суччивора, а также из- за умеренности суммы, обозначенной на чеке… Если я брошусь в ноги мадам Брантом — право, я не уйду отсюда, пока не узнаю ее имени, — то только для того, чтобы покрыть их жадными поцелуями снизу доверху и прокричать ей из-под стола, что я ее люблю и что я готов потратить свои дни, свои ночи, свои таланты и свои глаза во имя вящей славы Суччивора, так как именно она послала меня к нему.
Вместо этого я усаживаюсь или, скорее, обрушиваюсь на стул и очень вежливо говорю:
— Здравствуйте, мадам Брантом.
— Называйте меня Элоди, пожалуйста.
— Элоди? Почему Элоди?
— Потому что это мое имя. Оно вам не нравится?
