Жабы, две мерзкие жабы – бабка и внучка! – бросил портрету Дима и упал на кровать. Его накрыл тяжелый полусон, в котором было душно, и Дима лежал мокрый и липкий, голова раскалывалась, словно переспелый арбуз на расплавившейся от солнца бахче. «Да она же ведьма, она же ведьма…» – доносилось из угла комнаты. Дима никак не мог вспомнить, где он это уже слышал. Потом проснулся в ознобе и поту. За окном смеркалось, портрет невозмутимо стоял в своем углу, и цвета вечереющего неба делали лицо на нем совсем живым. Дима с трудом встал и перевернул холст. Попробовал включить ноут, тот, как и ожидалось, не работал. Он почти не помнил окончание вчерашнего вечера, но отлично помнил свою статью. И решил сесть и поработать над ней еще. В конце концов, переписать заново. «Надо взять себя в руки». Он принял душ. Постарался сделать это как можно быстрее, потому что за шумом воды ему чудились разные посторонние звуки.
Затем спустился вниз. Решил проверить, все ли закрыто, чтобы было не так страшно. В сад выйти не решился. Вчера ему показалось, что он слышал вой каких-то животных, и он вспомнил Адино предупреждение. В саду их, конечно, быть не может, но лучше пойти туда завтра утром. Ему стало смешно. Когда он чего-нибудь боялся? «Вообще-то боялся, – подумал он, спускаясь по лестнице в тихую, темнеющую гостиную. – Боялся облажаться в работе, привязаться к кому-нибудь не тому и общаться не с тем, с кем надо, очень боялся, что всю жизнь придется жить на эти жалкие гонорары, боялся старости, каких-либо обязательств и ограничений. Теперь вот боюсь медведей и волков. И еще привидений, и бабку на портрете. И Аду», – вытащил он признание из глубины своей души. И ему стало еще страшнее. «Да она ведьма…» Откуда это взялось? Ему захотелось забыться и покурить чудесной травки. Но он не выйдет на улицу. Хорошо, что об этом никто не знает. Его бы засмеяли. Этого он тоже боялся.
В гостиной Дима обнаружил старинные напольные часы, открыл их. Внутри лежал ключик. Если днем было двенадцать, а уже почти закат – на юге темнеет рано, – то, видимо, сейчас восемь-девять. Он завел механизм, и часы пошли. Снова спустился на кухню, съел кусок хлеба с вином. Хотелось осмотреть дом, но и это он отложил на завтра из тех же соображений, что и сад. Прихватил бутылку, стал искать в гостиной ручку и бумагу. Обшарил ящики комода. В них лежали стопками полотенца и скатерти. Спать совершенно не хотелось.
Дима вытащил из спальни портрет и поставил его на лестнице лицом к стене. Закрыл дверь на ключ. Потом сидел на кровати, пил, курил и думал о том, что с ним происходит и что делать дальше. За окном вспыхнула зарница, потом редкие тяжелые капли застучали по листьям, начался дождь. Комната наполнилась свежестью, а глаза постепенно стала заливать дремота. Дождь шумел, и Диме снова стали слышаться, как в ду́ше, посторонние подозрительные звуки, среди которых он различал скрипы, и шаги, и шорох у двери в спальню. «Черт, забыл все проверить!» Но сил выяснять, что это за звуки, не осталось. «Возможно, все это мне только кажется». Он забрался под одеяло, ему было очень тоскливо, и долго лежал так, пока не заснул.
