Днем по пустынной части Голодая, носившей название Кашеваровки, шел человек. Передвигался он не торопясь, незаметно оглядывая прохожих и изредка останавливаясь. По виду человек был похож на чудака гуляющего, оказавшегося здесь случайно; зайдя в самый центр пустыря, называющегося почему-то Новым Петербургом, присел у края разлившегося болота, долго рассматривал кувшинки и лилии. Потрогал руками ряску, взболтал мутную жижу, поднес ладонь к глазам, изучая осевшие на ней зеленые крапинки. Поморщился, достал платок, щурясь на солнце, неторопливо вытер ладонь и двинулся дальше, к Голодаевскому переулку. Увидев толкающего перед собой полную сена тележку местного жителя, остановился. Подождал, пока мужичок минует обнесенное забором двухэтажное здание, кивнул:
— Любезный, сам не отсюда?
Мужичок, придерживая ручку грудью, поправил сено.
— А что? Отсюда.
Пластов — а это был он, — сделав вид, что небрежно осматривает окрестности, процедил:
— Хорошо, хорошо… Понимаешь, хотел я тут дачку на лето присмотреть. Не поможешь?
Островитянин от удивления опустил ручку тележки на землю.
— Дачку? Ну, барин…
— А что?
— Да тут дач-то отродясь никто не снимал… Какие тут дачи-то? — Сплюнул: Пакость одна, болота, гниль.
— Ну-у, это ты зря. Вот, например, чем не дача?
Мужик оглянулся:
— Которая? Натальинская-то ферма? Так в ней никто не живет.
— Ну и что, что не живет. Забыл, как ты ее назвал? Натальинская?
— Натальинская ферма, как еще.
— Ну да, ферма, значит. Она давно здесь, эта ферма?
— Всегда тут была.
— Почему ж так называют ферма?
— Кто знает. Мужик взялся за ручку. — Зовут и зовут.
— Не живут, говоришь, на ней?
— Кто ж здесь жить-то будет?
— И давно?
— Не живут-то? Почитай, сколько помню, годов шесть. А то все семь.
— Понятно. Не скажешь, раньше на ней кто жил?
— Раньше она чухонской была, чухонцы с фабрики жили. Да потом ушли, воздух плохой, испарения тут.
— И что, теперь никто эту ферму не сторожит?
— Сторожит? — Мужик почесал в затылке, снова отпустил тележку. — Да ты, барин, никак про сторожа спрашиваешь?
— Про какого сторожа?
— Подожди… — Мужик повернулся к дому. — Ну да. Недели две назад чудак какой-то сидел тут на завалинке. В кожухе.
— Сторожил, выходит?
— Ну да. Я еще подумал: купил, что ль, кто Натальинку?
— Где он сейчас-то, сторож?
— Кто его знает. Я и то смотрю как утром ни прохожу, сидит на завалинке, зевает. Думаю, охота была, там не живет никто, купили, может… А потом недели уж две как не видать. Который день хожу — не сидит.
