Никакой обиды! Ни у кого! Наоборот, счастливые улыбки у тех, кому попало сапогом в зубы, по голове. У девушки, стоящей впереди, была рассечена щека, кровь стекала на белую кофточку и расплывалась алым цветом. Девушка даже не замечала этого, лицо ее светилось одухотворенностью, горели счастьем ясные глаза.
— Будешь знать в другой раз! — сердито сказал пророк, обращаясь к пострадавшей. — Выдумали тоже! Икону целуйте!.. Я такой же человек, как все!
Он вытащил из-за голенища массивный ключ, со старческой неуклюжестью отомкнул пудовый замок, до отказа распахнул тяжелые створки и пошел в церковку.
Сквозь оконце в куполе сочился тусклый свет, и там звонко верещали, чего-то не поделив, воробьи. С распятья свисало обвитое гирляндой из дерезы и барвинковыми венками тело Христа. Мерцали подсвечники, в которые были вставлены разрисованные золотыми спиральками массивные свечи по двадцать пять злотых за штуку. Под иконами, обложенными рушниками, теплились оранжевые огоньки лампадок, от которых рдело серебро окладов и бесчисленные петушки на рушниках. Свежевымытый пол бабы устлали для запаху аиром и ситовником.
Ощутив под ногами плохо раскиданную охапку зеленой массы, Альяш хотел разбросать ее ногой, шаркнул сапогом по полу раз-другой — а, пустое занятие! Потопал к алтарю, опустился на одно колено и зашептал молитву.
На душе было муторно.
Базылевы шпильки не выходили из головы, взгляды односельчан из подворий преследовали и здесь. Боятся, уважают, а небось не забыли грибовщинцы, как, всю жизнь воюя с ним из-за церкви, подорвалась на работе жена. Сын ему этого не простил, добровольно ушел на войну и погиб на австрийском фронте. Обе замужние дочери не хотят с ним знаться. Поистине, хочешь лечить других — не показывай свои раны!
А уже вошли самозваные помощники, разбрелись по церкви зажигать свечи. Стало светлее.
На подставках перед образами и распятьем теперь можно было увидеть букеты в стеклянных банках и горшках, обвязанные лентами, шнурками, травяными жгутиками или завернутые в плотную бумагу, в которой иная женщина приносила из магазина мыло. В промежутках между иконами белели вырезанные из папиросной бумаги снежинки, густо усыпанные миртом, а над царскими вратами загорелись золотые буквы:
Ты еси Петр, а на сем камне созижду
Церковь мою, и врата адовы не одолеют ее.
— Куда вы, здоровые?! — наводила Христина порядок на ступеньках. — Дайте им пройти!
Паломники послушно отпрянули, и в церковь, ритмично поскрипывая протезом, прохромал инвалид.
