— Варя, — заговорил он наконец, — ты не обижайся… Как дальше у нас будет?
Она ответила не сразу. Видно, пока он спал, ей тоже было о чем подумать.
— Чего пока загадывать?.. Как позову, придешь спять.
— В чужой дом по ночам только воры лазают, — сказал Ларион.
Варя вздрогнула. Потом поджала губы, сложила под грудью тонкие, голые по локоть руки.
— Как сказать, чужой!.. Я на этот дом шестой год роблю, все тут моей рукой уделано. Людям-то со стороны не видно: думают, Пашка мой — хозяин. А он ботало пустое, горлан. Таскается, бывало, по лесу-то, таскается, белку дохлую притащит, одна слава, что охотник. А дома, куда ни сунься, везде я. Эх, кабы не девчонка!..
И Варя вдруг заплакала. Слезы у нее текли крупные с градину.
— Подумала я, дура, что любишь ты меня… А ты сразу корить!..
У Лариона сердце просилось наружу. Как же ей объяснить?..
— Ты скажи: можно тебя не любить-то? — спросил он с силой обняв ее. — Забрала ты меня совсем!..
За окном уже светало. Прогудел заводской гудок. Пора было и расставаться.
7
Снова ожил цех, потекло тепло от печей, загремело железо.
Давно уж так не пылало: уголь блестел, как алмаз, искрился у Лариона на лопате. Листы выходили из печи, как облитые алой кровью. Молот не бил по ним с дребезжанием, а шлепался, как в масло.
Варя подошла к Лариону, сказала тихо:
— Полегче шуруй, миленок: ребята таскать не поспевают. Правую топку запусти, может, одним котлом продержимся.
Она раскутала свой темный платок, сама взяла клещи. Ларион видел, как она шагнула к огню, схватила двухпудовый лист. Выдернула с десяток и сунула клещи в бак с водой — взвился пар.
Рабочие от молота кричали, отгоняя рукавицей жар от лица:
— Касьяновна! Ждяниха! Нынче дело рекордом пахнет! Докажи, что зря юбку носишь!..
Варя перевела дух, попила воды, подвязала потуже косынку.
— А вам без юбки надо?.. Звонари! Что прете-то? — И снова взялась за клещи, помогая печным. — Давай, ребятки, накидаем им погорячее, пусть щурятся.
Печными работали ребята-фабзайцы. Бегали взъерошенные, мокрые, как мыши. Носы блестели, горячий пот, мешаясь с сажей и пылью, тек по впалым щекам. А между ними, как черная, сильная птица, — Варя.
С каждым днем по-новому видел ее Ларион. То притихшая, испугавшаяся сама себя, своей силы, то играющая ею. То застенчивая и ласковая, то отчаянная, говорливая, независимая. Все ее слушаются, все любят и даже боятся, как старшую. Ей всего двадцать пять, а у нее в бригаде сорокалетние мужики. Лариону вспомнились Варины слова: «Я завод наш люблю, верь совести. Ты полюбишь — и дружба у нас с тобой пойдет…» Ларион уже и любил его, этот гулкий, горячий цех. Когда увидел, на узкоколейке возле завода стоят гондолы с углем, обрадовался, будто хлебу. И вот теперь всю смену без устали кормит свою топку черной, горючей едой.
