Патрик наблюдал за ними из-за стены «нижнего» сада. Или из окна своей комнаты, если немного высовывался наружу и отгибал пышную завесу плюща.
Он смотрел, как они в конце дня идут вниз по улице к реке.
Там, вдали, Мари-Жозе подтягивала за ржавую цепь черное суденышко, стараясь как можно тише свернуть и уложить ее на плоское дно.
Уилбер выводил лодку на середину реки, гребя одним веслом. Они причаливали к острову Плакучих ив. Патрик с тоскливым отвращением следил за их далекими фигурами.
Он возненавидел радостное оживление, которым светилось теперь лицо Мари-Жозе, угадывая его причину.
Уилбер по любому поводу награждал его дружескими тумаками. Патрик пытался обратить эмоции сержанта на кого-нибудь другого, но никто не желал с ним водиться: его щедрость была слишком навязчивой, а одиночество слишком многословным. Непонятная привязанность американца угнетала Патрика. Его безграничное великодушие выглядело чистым скупердяйством, когда он день за днем, точно аккуратный бухгалтер, являлся инспектировать успехи Патрика в игре на ударных. В те минуты, когда Патрик забывал, кто он, где он и что делает, когда уходил в детство и не думал о том, хороша ли его игра, Уилбер Хамфри Каберра горделиво вскидывал голову. Казалось, его огромное тело заполняет все пространство каморки.
Наконец-то этот великан-военный отдыхал душой, сидя на полу бывшего штаба скаутов и держа в руке литавру.
Сержант не мог слушать стоя. Он усаживался прямо на пол, спиной к стене под круглым слуховым оконцем, и впивался взглядом в играющего Патрика. Постепенно он отдал ему, один за другим, все инструменты из установки Premier. К сожалению, слишком часто по лестнице поднималась в комнату Мари-Жозе. Теперь она тщательно красилась, пользовалась тоном и пудрой. Она пристально глядела на Патрика из-за черных непроницаемых очков.
Мари-Жозе звала американского сержанта просто Уиллом. Брала его под руку. Прижималась к нему. Патрик продолжал играть, изо всех сил стараясь сосредоточиться и не смотреть на нее.
Он непрерывно репетировал и теперь играл все лучше и лучше. Как мог, избегал этих двоих. Дружил исключительно с Риделлом. Чурался даже Антуана. Патрик и Риделл встречались либо в кафе, либо в землянке на острове, где устроили склад сигарет, которые они выменивали или получали в подарок на американских базах. Упустив Мари-Жозе, он стал походить на нее характером. Замыкался в молчании и неприятии окружающего. Ни с кем не разговаривал дома. Когда Риделл исчезал куда-нибудь, Патрик сторонился людей, одиноко бродил по ночам. Увидев Риделла вновь, громко обличал все подряд, ниспровергал то, чему поклонялся прежде, издевался над белой Америкой — мечтой Мари-Жозе — и проклинал даже джаз. При встречах с Труди Уодд ровным счетом ничего не чувствовал. Однажды во время велосипедной прогулки они укрылись на обочине дороги в колючем кустарнике, и она попыталась возбудить его, но безуспешно. Он не смог кончить ей в руку. Она осмеяла его, назвала импотентом. Хвастаясь своим богатым опытом, о котором он и не подозревал, Труди объявила, что все французы импотенты.
