– Своим носком. Доктор сказал, что тебе необыкновенно повезло, что я оказался там. Кровь била фонтаном, никогда не видел такой жути.
– И что ты сделал? – Терезе стало любопытно. Она чувствует, как болит рука, но все это: и боль, и Симон – все словно вдалеке, а главное – страшная усталость, голова словно ватная.
– Я вышел через дверь на балкон и увидел тебя. И кровь. Сам не понимаю, как я мог так быстро сообразить, но я сообразил, Тереза, я кинулся к тебе и схватил твою руку. Ты ведь упала! Я притащил тебя в комнату, и там ты опять упала. Я знал, что надо чем-то перевязать руку, в жизни не видел столько крови… но у меня ничего не было под рукой, то есть нечем было перевязать, и тогда я стянул с себя носок, и обвязал им твою руку, и стал затягивать, туго, насколько мог. Это должно было остановить кровь. А потом телефон! Нужно было вызвать “скорую”. Ты была такой тяжелой, а мне приходилось еще держать твою руку поднятой вверх, пока я тащил тебя к телефону, высоко, насколько мог, я потом еще сильнее затянул повязку, но все равно из раны хлестала кровь.
Доктор сказал, что носок уменьшил кровопотерю, и что это было чертовское везение, что я сумел так туго перевязать тебе руку, и иначе неизвестно, сколько крови ты бы успела потерять.
– Ох, – вырывается у Терезы.
Они смотрят друг на друга. У Терезы закрываются глаза.
– Не засыпай опять, – тихонько просит Симон и садится рядом на край кровати. – Ничего страшнее в жизни не видел, – говорит он.
Где-то внутри Терезы словно что-то проснулось. Пришло понимание, что произошло нечто ужасное. Она закрывает глаза. Видит перед собой кровь, у нее вдруг болезненно сжимается сердце, неужели такое возможно? Неужели действительно ее кровь била фонтаном, так сильно, что ее нельзя было остановить?
– Ты могла умереть, Тереза, – говорит Симон.
– Да нет, – вяло возражает Тереза.
– Пришел бы я минут на двадцать позднее…
Как ты не понимаешь?! Но что же случилось, черт возьми?
Тереза замечает, что он с трудом сдерживается, стараясь говорить спокойно. Все из-за этого окна, конечно, смутно вспоминает она.
– Я не помню, – произносит Тереза, закрывая глаза здоровой рукой, – не помню… Ну да, я стояла на перилах, перилах балкона… да, помню, очень трудно было удерживать равновесие, Симон, что было то было, невероятно трудно…
Симон отводит ее руку с глаз.
– Зачем? – с тревогой спрашивает он. – Не засыпай! Зачем ты забралась туда, на перила балкона?
Такая серьезная мина ему не идет. Тереза, не удержавшись, хихикнула.
