Я заперся в лаборатории на всё утро, продолжая исследование о природе аллотропических форм углерода и серы. Когда в полдень я вышел поесть, она сидела возле стола с иголкой и ниткой, чиня свою одежду, которая теперь высохла. Я почувствовал злобу на её постоянное присутствие, но не мог же я выгнать её на берег. В скором времени она проявила новую сторону своего характера. Указывая на себя, а потом на место, где произошло кораблекрушение, она приподняла один палец, из чего я понял, что она спрашивает меня, одна ли она спаслась. Я кивнул головой, чтобы показать, что спаслась одна она. При этом она вскочила со стула с криком, выражавшим большую радость, и держа платье, которое чинила, над головой и размахивая им из стороны в сторону и вместе с тем раскачивая туловищем, стала танцевать с необыкновенной живостью вокруг комнаты, а потом прошла, танцуя, через открытую дверь; вертясь кругом на солнце, она пела жалобным, пронзительным голосом какую-то неуклюжую варварскую песню, выражавшую ликование. Я закричал ей:
- Войдите в комнату, чертёнок этакий, войдите и замолчите!
Но она продолжала свой танец. Потом она внезапно подбежала ко мне и, схватив мою руку, прежде чем я успел её отдёрнуть, поцеловала её. За обедом она увидела один из моих карандашей и, овладев им, написала на клочке бумаги два слова "Софья Рамузина", а затем указала на себя в знак того, что это было её имя. После чего передала карандаш мне, очевидно, ожидая, что я буду в такой же степени сообщительным, но я положил его в карман в знак того, что не хочу поддерживать никаких отношений с ней.
Я постоянно сожалел теперь о неосмотрительной поспешности, с которой я спас эту женщину. Что было мне за дело до того, будет она жить или умрёт? Я не был молодым горячим юношей, чтобы делать такие вещи. Достаточно скверно было то, что я был вынужден держать в доме Мэдж, но она была стара и безобразна, и её можно было игнорировать. Эта женщина была молода и весела, и вообще такова, что была способна отвлекать внимание от более серьёзных вещей. Куда отправить её и что делать с ней? Если бы я послал уведомление в Уик, то чиновники и другие пришли бы ко мне и стали бы допытываться, подглядывать и болтать ненавистная мысль. Лучше уж переносить её присутствие, чем это.
Я скоро увидел, что эта история стала для меня источником новых беспокойств. Нет ни одного места, где бы можно было чувствовать себя в безопасности от кишащей, беспокойной расы, к которой я принадлежу. Вечером, когда солнце скрылось за холмами, окутав их мрачною тенью, но золотя пески и бросая над морем яркое сияние, я пошёл по обыкновению пройтись по берегу. Иногда в этих случаях я брал с собою какую-нибудь книгу. Я поступил так и в этот вечер и, растянувшись на песке дюны, приготовился читать. В то время, как я лежал там, я внезапно почувствовал тень, которая встала между солнцем и мною. Осмотревшись, я увидел, к своему большому удивлению, высокого, сильного человека, который стоял в нескольких ярдах от меня и вместо того, чтобы смотреть на меня, совершенно игнорировал моё присутствие и глядел через мою голову с суровым, неподвижным лицом на бухту и чёрную линию рифа Мэнси. У него был смуглый цвет лица, чёрные волосы и короткая вьющаяся борода, ястребиный нос и золотые серьги в ушах; всё вместе придавало ему дикий и вместе с тем до известной степени благородный вид. На нём были куртка из полинялого бумажного бархата, рубашка из красной фланели в высокие морские сапоги выше колен. Я сразу узнал в нём человека, который остался на разбитом судне в ту ночь.
