И все эти годы-дни Ника была совершенно одна рядом с гнусным монстром, пугавшим ее до обморока еще до встречи. Да еще и тупые живые куклы с лицами мамы и папы! Тут и взрослый человек мог сойти с ума от ужаса и безысходности, а что пришлось перенести малышке?!
И теперь, когда к ней вернулась наконец ее настоящая мама, девочку «отпустило». Она прильнула ко мне и разрыдалась.
Господи, дай мне сил справиться со всем этим! Не оставь нас один на один с порождением зла! И помоги мне сейчас, когда на моих руках заходится горьким плачем дочь, а я не могу сказать ни одного ласкового слова, спеть тихо-тихо на ушко успокоительную песенку, как это делала всегда!
Дюбуа разглядывал нас с холодным любопытством, Лешкино тело безмятежно наслаждалось кофе, нянька испуганно переводила взгляд с хозяина на нас, не зная, что делать.
Но мне сейчас все они были до зеленой звезды. Тельце дочери дрожало все сильнее, плач перешел в надсадный сип, у ребенка начиналась неконтролируемая истерика, грозившая закончиться обмороком.
Я целовала мокрые от слез щечки, дула в разгоряченное личико, гладила взмокшие кудряшки. Но не могла издать ни звука.
Не могла? Немедленно сосредоточься и сгреби уцелевшие мозги покомпактнее. Ты не можешь говорить, но мычать-то ты можешь, верно? Вот и пой песенку, состоящую из одних «м».
Что я и сделала на мотив «Колыбельной медведицы» из мультфильма «Умка». Ника больше всего любила слушать ее перед сном.
«Ложкой снег мешая, ночь идет большая…» Ну и пусть сплошное «м-м-м», все равно дочка знает слова наизусть.
Получилось, истерика постепенно угасала, пока не перешла в стадию судорожных вздохов. К этому моменту мы с дочкой давно уже сидели в уютном кресле, Ника полулежала на сгибе маминой левой руки, вцепившись ручонками в большой палец правой. Она не отрываясь смотрела мне в глаза, страх и боль в них постепенно сменялись покоем. Когда судорожные всхлипы почти прекратились, малышка провела пальчиком по моим губам и прошептала:
– Мамочка, ты не можешь говорить?
Я грустно улыбнулась и кивнула.
– Это сделал злой дядька?
«Да».
– И ты никогда-никогда больше не будешь говорить?
Я пожала плечами – «не знаю».
– Он очень плохой, меня тошнит рядом с ним, а когда он на меня смотрит, то очень болит голова. Ты заберешь меня отсюда?
«Да». Поцелуй в потный лобик – «обязательно».
– А как же папа? Ему очень плохо, я слышу. Он так кричит в моей голове! – Губы девочки снова задрожали, я нежно погладила ее по волосам, и малышка успокоилась. – Куда злой дядька дел папу? И зачем он водит за собой чужого? – Кивок в сторону удовлетворенно откинувшегося на спинку стула Лешкиного тела. – Знаешь, мамсик, дядька и вместо тебя чужую тетку приводил. Она была почти ты, но не ты. А ты почему-то была в маленькой бутылке. Как ты там помещалась, мама?
