Они еще не пили утреннего чая. Мы прошли в столовую. На столе были расставлены всевозможные печенья.
Отказавшись от еды, я попросил чаю. Девушка принесла мне чай и лимонный сироп в красивом флакончике. - Я капнул несколько капель сиропа в стакан. Чай был на редкость вкусный.
Позвав слугу, Гаджи-Али что-то шепнул ему на ухо и отпустил. Чаепитие кончилось. Гаджи-Али разрешил дочери уйти.
Дочь Гаджи-Али училась в американском колледже.
Ей было лет четырнадцать-пятнадцать. Высокого роста, полная, с большими черными глазами, светлым лицом и румяными щеками в оправе черных волос, она представляла из себя подлинный тип тавризской красавицы.
Первая во всем городе начав ходить открыто, она подвергалась всевозможным оскорблениям. Задевать ее на улице, пошло объясняться ей в любви, делать гнусные предложения - вошло в привычку тавризцев.
Она выдержала все это и отвергла требование моллы накинуть на себя чадру. Тавризские фанатики несколько раз угрожали ей смертью, запрещая ходить в американскую школу. Тавризский поэт Сарраф посвятил ей целый ряд любовных стихов, и девушка сохранила их у себя. Вот одно из них:
"Не распускай удил коня кокетства, - я жертва твоей головы!
Не играй бровью над черным глазом, - я жертва черных очей
и бровей!
Я несчастная темная туча, ты же ранняя весна.
Плакать должен я, ты не плачь - я жертва слез твоих глаз!
Ты хрусталь, в твоей чистой груди каменное сердце.
Источник моей жизни - жертва камня в твоей груди.
Кокетство твое, как страж, стоит и говорит "не подходи!"
Во владеньях души твоей царя-царей, стража я - жертва!
Если бы ты хоть с маковинку имела влечение к Саррафу,
Все, чем я владею, - жертва одной этой маковинки!
Немного спустя, собрались Машади-Аббас-Али - торговец сахаром, Юсуф меховщик, Ших-Мамед-Али - мясник, Аскер - содержатель кофейни и другие. Они принадлежали к руководящим лицам тавризской революции. Познакомились. После долгой беседы я сказал им о своем желании повидаться с мучтеидом Сигатульисламом. Гаджи-Али и Мешади-Аббас-Али сообщили, что он ничего общего с революцией не имеет, но, видя мой интерес к этой особе, согласились устроить мне встречу с ним.
Я слыхал, что он свободомыслящий мучтеид. А от мучтеида требовать большего не приходилось. Несмотря на возражения руководителей, я все-таки считал нужным повидать его.
Меня интересовали его отношение к революции, роль, которую он играл в ней, и в то же время мне хотелось понять, на что он способен. Все это казалось мне вопросом большой важности.
