И Сема отставил в сторону правую ногу сорок второго размера, чтобы отбивать ею такт. Левую он выпрямил и напряг, стараясь физическую энергию перевести в духовную. Грудь его пыталась вырваться из пиджака, застегнутого на все пуговицы. Собрав выражение лица в выпученных глазах, он запел.
-- Морэ! -- пел он истекая творческим потом. -- Шумит у ног морской прибой. Грустно. Иду один я к мору...
-- Довольно! Довольно! -- замахал руками Столярский. Но тут же взял себя в руки и, замолчав, выглянул в окно. За Сабанеевым, на самом деле, виднелось море. Учителю захотелось туда.
-- Что я могу вам сказать? -- уже спокойно произнес он.
-- У ребенка стопроцентная музыкальная внешность. Он похож на музыканта больше, чем Моцарт. Но к сожалению, больше ни каких данных у него нет. Однако Бог никого не создает просто так. Что-то есть от Всевышнего и у вашего сына.
-- А может быть он споет еще "О, Мари", забыв, что он не на Привозе, торговался старый Гузман.
-- Пойдем, папа! -- пробасил Семен.
Ах, как давно это было. И где все они сейчас -- отец, Столярский, очередь за звездной судьбой пучеглазых еврейских мальчиков с внешностью Карузо и Паганини.
-- И что же было у меня от Бога? -- думает Семен, сидя на тумбе под каштаном.
Между ветками дерева и крышей дома виднеется кусок неба. Звезды там еще горят, хотя воздух уже светлеет.
-- Вон там все и началось. -- Поднимаются над двором мысли Гузмана. -Вначале появилось слово. Меня интересует знать, на каком языке было это слово? На японском? На французском? Нет, наверное все-таки на еврейском. Ведь потом они были первыми. И что же это было за слово? Здравствуйте, я ваша тетя? Нет, а если всерьез? Может быть, "Вейзмир". А что, вполне возможно.
Все, что происходило в пространстве и во времени, случалось и с Семеном. Еще в детстве он был одновременно и одесским пацаном и корешем того Духа, что носился над водами. Тем более, что представить себе это было так просто. Нужно было только взять напрокат в Отраде плоскодонку за двадцать копеек в час.
И насчет Хаоса было все понятно. Он пахнул кошками и вообще походил на одесскую парадную. Так что дело было обычное.
Вот и сейчас, как много лет назад, а еще раньше, много тысяч лет назад, там, высоко над собой, между двумя тающими, как фруктовое мороженное за восемь копеек порция, звездами, он помогал Господу отделить свет от тьмы. Но перед этим он всегда спрашивал :
-- Не помешаю?
-- Боже сохрани. -- Отвечал Всевышний с южной любезностью. -- На, подержи чемоданчик с инструментами.
