Пирожки с повидлом - Рудольф Александрович Ольшевский

Ицкерий по фамилии Учитель всегда хотел кушать, особенно зимой. Встретишь его, бывало, на Дерибасовской, не успеешь поздороваться, как он говорит:

— Ссслушай, старик, здесь за углом пи-пирожки с повидлом. Пе-первый сорт. Не угостишь?

Иногда он забывал, что вы уже виделись, и дважды, а то и трижды приставал со своими пирожками.

Но, если ему напоминали, густо краснел и извинялся.

— Аааа я-то думаю, где я тебя сегодня видел? Ну ладно, ииизвини. Боольше не за-заикнусь.

Заикался он так, будто сам себя передразнивал. И что интересно, разговаривая с ним, все начинали заикаться.

— Здо-здорово, Изя. Хочешь пирожок с по-повидлом?

— Че-чего дразнишься? Ко-конечно, хочу. Воот здесь продают, за уууглом.

Мало того, что Ицкерий заикался, он еще был невероятно рыжим, рыжим, как тыква, пирожки с которой он особенно любил, но их продавали в Одессе редко. Комплексов у него никаких не было. И заикался он, и рыжим был как-то отчаянно весело. Даже в самые трескучие морозы ходил без шапки. Шапка на нем горела. Это была копна волос, и ее видели издали те, кто захочет ему купить пирожок за четыре копейки.

В те времена он входил в юношескую сборную Одессы по баскетболу и с любого угла спортплощадки попадал мячом в корзину. Особенно на спор, на пирожок с повидлом.

Летом тело его покрывалось миллиардами веснушек. Будто загорал он сквозь сито, через которое сеяли муку для тех самых пирожков. Слезал первый слой кожи, а на втором веснушек оказывалось еще больше. А уж третий слой был одной сплошной рыжей веснушкой.

Целыми днями Изя сидел на Ланжероне, так как нигде не работал. Отовсюду его несмотря на значок мастера спорта выгоняли.

Из института выгнали и написали «За моральное разложение». Такая формулировка очень обидела Изю.

— Понимаешь, — рассказывал он мне, — принимает ууу меня эк-экзамен мооолодая ууучилка. Билет попался трууудный. Скажи, ну как можно заапомнить триста кооостей? Череп, большая берцовая, тазобедренная — кууда ни шло. А ведь их е-еще двести девяносто семь! «Костей, — говорит учиха, — вы не знаете. Ну лааадно. Воон на стенде ииизображен орган. Чччто это та-такое? Ответите поставлю Уууд.» Поосмотрел я, вроде знакомая штука. Но на всякий пожарный, говорю: «Точно вам не скажу, но, кааажется, женский поооловой». Оона в истерику. Это оооказалось ууухо в разрезе. Вот фашисты — ухо режут. И выыгоняют за раз-разложение. Наоборот, рааазве раазвратник перепутает?

На Ланжероне Ицкерий был как второе солнышко. Если случалось, что не приходил он, вроде даже пасмурно было на пляже.