Она покупала пудру, кремы, румяна. Счастливая, любимая женщина должна быть красивой. Он, Ваня-Ваничка, должен гордиться своей женой.
«Все мечтаю о тебе, радость моя, Улиточка, как будешь сидеть в кресле у окна и вышивать мне рубашку, а я буду играть на гитаре. Купил тебе канареечку. Как прикажешь ее назвать?»
И она отвечала.
«Назови канареечку Соней, в память моей умершей сестры».
Деньги на отъезд пришли раньше, чем она ждала. Целый день сумасшедшей беготни по магазинам, и к вечеру она уже сидела в вагоне со всеми своими картонками, чемоданами и пакетами. Это уже не были мечты, это была жизнь, самая реальная жизнь. Завтра она увидит его, Ваню. Завтра. Она закрыла глаза, и ей на минуту стало страшно. Но только на минуту. Разве можно бояться счастья? Она доверчиво улыбнулась. Как Ваня, должно быть, хлопочет, устраивая их комнату.
— Милый, милый, я еду к тебе, — сказала она громко, и соседка с удивлением обернулась к ней. Но Улита уже рылась в чемоданчике. Не забыла ли она самого главного — кремов, духи, пудру? Убедившись, что все на месте, она прислонилась затылком к твердой стене. Надо уснуть. Только одна ночь отделяет ее от счастья. Только одна ночь.
Утром она проснулась от солнца и радости. В окнах мелькали круглые холмы и низкие деревья Прованса. Небо было ослепительно голубое, восхитительно, блаженно, не небо, а голубая радость. И в этой голубой радости медленно вставало южное, огненное солнце. Но Улите некогда было смотреть в окно. Надо было приготовиться, чтобы встретить счастье. Пламя спиртовки качалось и подпрыгивало, грея щипцы. Улита завилась перед кривым зеркалом уборной. Запахло палеными волосами. Ничего, ничего. Она потерла обожженное ухо, морщась от боли. — Pour etre belle[90]…
Пассажиры шумно и суетливо собирали вещи, толпились в коридоре вагона. Улита села к самому окну, так, чтобы ее сразу было видно. Она осторожно расправила рюшки и бантики розовой блузки, сдвинула шляпку немного на бок, взяла в руки искусственную красную розу. Так было условлено. Она не выйдет из поезда, пока он не придет за ней. Перед глазами как в тумане поплыли лица встречающих. Где-то среди них был он, Ваня-Ваничка, но ее близорукие глаза не могли его отыскать. Купе опустело, Улита осталась одна. Отчего, отчего он так долго не идет? Разве он не видит ее?
Кто-то заглянул в дверь и прошел дальше. Ждать становилось все труднее. Почти никого уже не было на перроне. Надо выходить, а то отвезут на запасной путь.
