— Я тем более. Температура воды пятнадцать градусов. Мы окоченеем.
— Остается плот. Плот — самое надежное дело. Давай осмотрим берег.
Мы обошли его. Трофеями нашими стали две сучковатых жерди, выброшенные волнами, — каждая в рост человека — и обломок доски, до белизны вымоченной в соленой воде.
— Какая тяжелая, — сказал Аркадий, поднимая доску. — Вся пропитана солью…
Жерди и доску мы приволокли к нашему убежищу.
— Жители острова Пасхи умели строить плоты из камыша, — сказал Аркадий. — Попробуем связать в пучки сухие водоросли.
— То был тростник. Особый сорт тростника, — сказал я. — А наши водоросли уже перегнили.
Мы обошли остров еще раз и, безжалостно вырвав все чахлые побеги кустарника, росшие между камнями, набрали охапку веток.
— Вот это уже получается нечто вроде фашины. Держась за такую связку по очереди, можно плыть, — сказал я.
— В крайнем случае. Ты опять забываешь про холодную воду.
— Значит, будем ждать, а поплывем в минуту отчаяния. Давай лучше еще раз подумаем: куда мог пропасть сейнер?
— Самое естественное: с ним произошла авария. Катер цел, но у него поврежден мотор и нет связи с берегом. Иначе бы пришла помощь.
— А утонуть он не мог?
— С чего бы? Погода тихая.
— Я голоден.
Новый обход островка дал нам добычу, которую с трудом можно было назвать пищей. Мы набрали мидий и морских ежей, в камнях Аркадий поймал руками несколько креветок и рачков-отшельников.
Мы попробовали это съесть. Только креветки можно было глотать без отвращения. Кончилось тем, что меня стошнило.
— Мы недостаточно голодны, — сказал я, отмывая руки.
— Попробуем планктон?
Аркадий набрал в носовой платок воды и процедил ее. Тонкая прозрачная пленка, которая осталась на материи, тоже имела противный вкус.
— Сырость и йод, — печально сказал он.
Я от пробы отказался. Я чувствовал, как поток безраздельного раздражения поднимается во мне.
— Это все ты, — сказал я Аркадию. — По твоей прихоти мы сидим сейчас здесь и сосем мокрую тряпку. Дураков не сеют, не жнут. Жизнь ничему их не учит. Спрашивается, зачем ты потащил меня сюда? — Я говорил, глядя себе под ноги. — Не хватает, чтобы мы умерли здесь с голоду.
Аркадий сидел на корточках, закрыв глаза. Страдальческая гримаса исказила его лицо.
— Давай помолчим, — сказал он. — Помолчи, ради бога, прошу тебя. Это все пройдет. Ты взвинтил себя. Ты подавлен. Мы можем наговорить глупостей. Давай походим молча, врозь. Если нас сегодня не снимут, мы еще успеем сказать друг другу много обидного.
