Ему нужно было идти вперед, вперед, вперед. Его ноги спотыкались, спотыкались, и каждый раз боль пронзала руку от разорванной кисти до плеча, но огонек не приближался. Он дразняще сиял впереди, очень маленький, яркий и безмерно знакомый. Будто мир взмыл ввысь, как корабль в бурю, и звезда стала вровень с лампой. Но свет, как звезда, был далек и недосягаем.
Он подошел к нему почти вплотную, прежде чем понял, что тот горит не где-то вдалеке, а здесь и просто очень мал.
Внезапно меж деревьев показалась серая выпуклая кладка дома. Тому, кто поднимет голову, чтобы посмотреть на это полуразрушенное строение, могло показаться, что коттедж выпростал свои неровные, бугристые плечи из земли. Коттедж был одноэтажный. На лес выходило окно из толстого, слегка подкрашенного стекла, как в бутылках из-под ликера. Возникало впечатление, что камни, из которых был сложен коттедж, слишком поспешно свалили в бесформенную груду, которая теперь от старости расползалась в разные стороны. А грубо сработанный нарост с одной стороны мог быть чем угодно: от примитивной уборной до свинарника или даже небольшой конюшни.
Он стоял и смотрел, слегка пошатываясь. Скоро он подойдет и постучит, но сейчас, несмотря на усталость и боль в израненной кисти, он занялся любимым делом: начал проигрывать свои собственные действия. «Из ночи, — сказал он и повторил понравившуюся фразу: — из ночи». «Гонимый, — и прибавил: — убийцами», но заменил это на «теми, кто страшнее смерти». Он представил себе, как он стучится в дверь. Он увидел, как она открывается и на пороге появляется пожилая женщина с бледным лицом, с лицом святой. Она пустит его в дом и укроет его. Она будет ему как мать, перевяжет его кисть, даст ему есть и пить, и после того, как он выспится, он расскажет ей все. «За мной гонятся, — скажет он, — гонятся те, кто страшнее смерти».
От собственного повторения слов «страшнее смерти» ему снова стало не по себе. В образе, который стоял за ними, было мало утешительного. Он снова оглянулся и посмотрел в сумрак, из которого пришел, почти что ожидая увидеть там лицо Карлиона, сияющее, как светящаяся изнутри репа. Затем он подошел поближе к дому. Почувствовав под своей ладонью тепло грубых камней, он успокоился. По крайней мере, за спиной было что-то основательное.
Он обернулся в сторону леса и долго смотрел, пытаясь выхватить детали, разглядеть отчетливо каждый ствол. Но то ли его глаза устали, то ли было слишком темно — лес оставался черной, мрачной и безмерной массой. Он пошел осторожно, на ощупь вдоль стены к окну, встал на цыпочки и попытался заглянуть внутрь. Он смог рассмотреть только тени и пламя свечи, стоявшей на полочке внутри. Он подумал, что одна из теней движется по комнате, но, возможно, это были просто отблески дрожащего пламени. В голове у него немного прояснилось, он вновь был готов обманывать, но вместе с этой готовностью в душу его закралось беспокойство. Он очень осторожно пробирался вдоль стены к двери, прислушиваясь к звукам, доносившимся с одной стороны из дома, а с другой — из леса.
