Страх, засевший у него в мозгу, подсказывал ему, что дороги опасны. Он прошептал это вслух: «Опасны, опасны», а затем, решив, что голос, должно быть, принадлежит кому-то другому, идущему за ним по тропе, в панике стал пробираться сквозь живую изгородь. Ветки ежевики загораживали ему путь, старались ласками удержать его, застенчиво и нежно цеплялись шипами за одежду, как пальцы проститутки в переполненном баре. Он не обращал внимания и стремительно продвигался вперед. Пальцы рассердились и разодрали ему лицо короткими, острыми ногтями. «Да кто ты такой? Кто ты вообще такой? Хорош, нечего сказать». Он слышал голос, резкий и бранчливый. У нее было хорошенькое личико и белая кожа. «В следующий раз», — сказал он, он торопился. Ему нужно было бежать из города. Последние ветки обломились, и ночь под деревьями стала еще черней. Внезапно с полдюжины звезд проглянуло сквозь лиственный узор. Он наткнулся на дерево и на минуту прислонился к нему, давая ногам отдохнуть. Освободившись частично от тяжести тела, они, казалось, заболели еще сильней. Он попытался собраться с мыслями и точно вспомнить, где он находится — больше не в Шорхэме, а в лесу. За ним погоня? Он прислушивался, жадно впитывая тишину, и был вознагражден. А была ли вообще погоня? Он видел Карлиона в баре Сассекс-Пэд, но только в зеркале за спиной проститутки. Карлион стоял к нему боком и заказывал выпивку. Если только Карлион не видел, как он уходил, то он в безопасности. Какой же он дурак, что удрал так внезапно. Надо было выйти спокойно, прихватив с собой девчонку. Дурак, дурак, дурак, дурак… слово застряло у него в мозгу и повторялось механически и сонно. Он закрыл глаза, затем вздрогнул и открыл их, услышав, как у него под ногой хрустнула ветка. Спал бы сейчас в удобной постели, которая казалась бы еще удобнее от того, что было с кем ее делить. Она была миленькая, с хорошей кожей. Он не предполагал, что заснет. Через пару минут он проснулся от холода. Ему снилось, что он снова в баре, смотрит в зеркало на Карлиона и во сне лицо того начинает поворачиваться. Но был ли это только сон? Он не мог оставаться на месте и снова побежал, спотыкаясь о корни деревьев.
О, как он устал, устал, устал. Кисть, расцарапанная о шипы изгороди, болела и казалась липкой и слабой. Если бы Карлион внезапно появился сейчас перед ним, он бросился бы на колени и зарыдал. Карлион ничего не сделает. Карлион — джентльмен, как и он сам. Всегда можно положиться на его чувство юмора. «Привет, Карлион, старина, сто лет тебя не видел. Ты слышал, Карлион, приятель? Карлион, Карлион, Карлион». «И будет плач и скрежет зубовный». «Как смеешь ты учить этому моего мальчика?» — и бил ее. Отец всегда называл его «мой мальчик», как будто не мать в муках рожала его. Чертов старый лицемер. «Господи, дай мне силы». Он не хотел живого щенка, за которым надо было присматривать. «Я что, теряю сознание?» — спрашивал он себя. Что здесь делает лес? Почему лес? Ганцель и Гретель. Скоро должен показаться дом, а в нем злая волшебница, и дом будет из сахара. «Как хочется есть», — сказал он вслух. «Я не могу ждать Гретель». Но в глубине души он прекрасно знал, что не было никакой Гретель. Как-то весной он поцеловал Гретель под остролистом, на пустыре. По едва освещенному небу беспечно сновали пухлые облака. А потом снова и снова он поднимался по узким лестницам в маленькие комнаты с неубранными постелями и спускался неудовлетворенный, потому что никогда не находил там Гретель. Как все странно. А теперь этот лес… Он увидел слабый огонек впереди, казалось, на краю земли, и побежал, помня, что где-то позади в темноте может быть Карлион.
