В изгнании | страница 27



Трусостью было то, что я так долго не отдавался в руки правосудия.

Но святой благой Бог и это употребил для моего спасения. Если бы не было этой медлительности, я не познакомился бы с Анной и не был бы приведён ко Христу. Теперь Господь достиг со мной Своей цели, и я уйду.

Пожалуйста, не пиши отцу по почте, я сам передам ему письмо. И тогда я предстану перед судом, чтобы с радостью понести заслуженное наказание. Оно не превысит моей тяжёлой вины. О, как милостив мой Бог, простив мне такую вину! Теперь я только начинаю понимать, почему мой дорогой Спаситель столько должен был страдать. Только Его святая, чистая, невинная Кровь могла омыть меня от этого греха. Эдуарда я не могу воскресить, но я верю, что говорит Писание: «Когда умножился грех, стала преизобиловать благодать». Позволь мне ещё праздники провести в твоём доме, где я увидел столько доброго и даже достиг высшего блага. Это моя первая Пасха-Воскресение. О, как жаль, что я нём! Как трудно молчать, когда сердце ликует и жаждет хвалить и славить Бога, моего распятого Спасителя. Но не вечно буду я немым…"

Дальше Андрей писать не мог. Радость и скорбь объяли его. Он пал на колени, и, хотя уста молчали, сердце в первый раз попросило: «Господь Иисус, если Ты оказал мне такую милость, открой уста мои, чтобы я мог свидетельствовать о Твоей благодати! Аминь."

Прошло две недели после Пасхи. Природа одела свой лучший наряд. Зарошье выглядело, как сад. Все деревья и кустарники вокруг мельницы Козимы стояли в цвету. Пение птиц наполняло воздух. И на мельнице все чувствовали себя так, как будто весна вошла в каждое сердце. Козима, хотя он и мало говорил, был воодушевлён какой-то внутренней надеждой на что-то радостное. Бабушка говорила женщинам, что мельник помолодел. Андрей теперь никогда не бывал грустным. Иногда глаза его сияли таким светом, что казалось, немые уста его вот-вот запоют хвалебный гимн из самой глубины сердца. В течение последних двух недель всё существо его изменилось, будто кто-то влил в него силу и здоровье; прежде бледное и худое его лицо порозовело. «Откуда он берёт такое множество трактатов и брошюр, которые раздаёт всем?» — спрашивали люди. Он приносил даже Библии и Новые Заветы в некоторые дома.

Анна тоже словно расцвела. Её добрые глаза сияли. Она улыбалась, для каждого имела ласковое слово. Как солнышко, она обогревала всех, кто соприкасался с ней. Но иногда она, грустная, стояла возле плотины. Ей тяжело было жить с Андреем под одной крышей, знать, что от него скрывается то, что могло бы сделать его счастливым. Только взгляд Козимы, который он время от времени бросал на неё, словно говорил: «Я доверяю тебе» и укреплял в решении молчать. Кроме того, Анну мучило нечто другое. Козима отрицал воскресение Христа, считал себя безгрешным. Он старался жить безукоризненно, и, действительно, ничего нельзя было сказать о нём плохого. Анна боялась, чтобы его убеждения не заразили её и не поколебали её библейскую веру. Поведение Козимы, казалось, говорило: «Во что ты веришь, хорошо для тебя, а мои убеждения хороши для меня, и я остаюсь при них». «Кто не родится свыше, не может увидеть Царствия Божия», — сказал Иисус Христос Никодиму. Козима, конечно, был добрый человек, и всё же Бог может оставить его за всю его жертвенную жизнь без вознаграждения, осудив его вместе со сквернейшими преступниками за то, что он не верит в Иисуса Христа как Сына Божия и в воскресение Его. Ведь Иисус Христос говорит, что верующий в Него не судится, а не верующий во имя Единородного Сына Божия уже осуждён. Эти мысли побуждали Анну молиться. Днём и ночью она просила Господа о милости к этому благородному человеку, не знавшему Бога.