Смерть экзистенциалиста | страница 42



Сон после такой встряски не шел. Саломатин лежал на спине, заложив руки за голову, и думал, что библейский ад с его котлами и кострами — детский лепет, он давно уж превзойден людьми. Вот Сартр придумал нечто гораздо более жуткое и неизбывное: ад — обычная комната, в ней вы и ваши близкие. Только в комнате нет ни окон, ни дверей, а впереди — вечность. «Ад — это другие!» Это действительно ад. А вот как должен выглядеть рай?

Гм… А скорее всего вот так, как этот подвал. Такая первозданная, дозвездная тьма (не видно даже смутных очертаний предметов, как видно в самую безлунную облачную ночь) и такая совершенная тишина, что шершавые бетонные стены и земляной пол кажутся галлюцинацией, а пустота — явью. Тепло, сухо, темно, тихо. Никого нет, ничего нет, и даже не совсем ясно, сам-то ты есть или тоже уже нет, растаял во тьме? Исчез, перестал быть…

Только таким, без перемен и изменений и без всяких событий, и можно вынести вечное блаженство. Иначе это самое блаженство, без возможности выскочить из него, обернется адом. Да, рай — место, где никогда ничего не бывает. Это еще древние понимали. Называли по-разному: греки — похоже на название какой-нибудь глазной болезни: атараксия, индусы — похоже на экзотическую пряность: нирвана. Называли разно, но суть одна.

Нирвана… Он и вправду уже не знал, жив или нет. Идет время или застыло? Есть ли еще за дверью подвала Хабаровск и мир? Происходит там что-нибудь или нет?.. Он не знал и знать не хотел. Почти год он прожил на самом краешке существования, отрезав пути назад, сжегши мосты (и Шуре написал, что может о нем более не вспоминать, и родным) и не имея впереди ничего твердого, ясного, ничего светлого. Теперь его отпускало. Натянутые и усталые нервы провисали; сигналы по ним шли вяло, затухая… Вот он уйдет, а в мире от этого ничего не изменится…

Не изменится? Может быть, правильнее сказать, не изменилось? Может быть, уже?

Лев Толстой после пережитого в Арзамасе «красного, белого и квадратного» ужаса писал и думал о желательности прекращения рода людского. Как говорил Христос в евангелии от Матфея (9.12): «Могущий вместить сие да вместит». Теперь Саломатин понял и принял это. Вместил. Пусть. Пусть человечество исчезнет. Это не страшно. Земля очистится, отходы перегниют, шарик отдохнет… Потом и солнце погаснет… Нирвана…

До чего бы он еще додумался, неизвестно, но из соседнего отсека протиснулся вдоль труб, на которых он лежал, бледный такой лучик. Ночь кончилась. Ночь кончилась, и он не умер, не замерз, не погрузился в нирвану… А как бы хорошо было…