Совсем другое происходило в это же время за стеной его квартиры, где жил с женой безработный мастер по ремонту телескопов Рогозкин. Этот Ро-гозкин, сообразив, что дело, возможно, и правда идет к концу, стал говорить своей жене — не слишком молодой, но еще довольно приятной даме, когда-то заведовавшей мужской парикмахерской, а теперь изредка стригшей на дому отдельных знакомых мужчин — разные такие вещи, которых раньше он просто не посмел бы сказать. Жена была сурова в отношении Рогозкина, и он ее боялся. А тут он стал вести с ней вот какие разговоры:
— Натуся, а Натуся, — говорил он, — послушай, если все равно конец, так разреши мне разочек того… я ведь никогда, ни разу за всю нашу с тобой жизнь тебе не изменял, но я тебе признаюсь теперь, что мне всегда этого хотелось, а сейчас просто страсть как хочется! Так разреши мне один разок напоследок попробовать, узнать хоть, что это такое, как это бывает…
На эти речи жена Рогозкина делала удивленные глаза и спрашивала недоверчиво:
— Ты правду говоришь, что ни разу? Поклянись! Нет, ты поклянись не просто, а самым дорогим!
— Клянусь мамой! — говорил Рогозкин.
— Ах, мамой! Ну, хорошо же, будем знать, кто у тебя самый дорогой.
— Нет, Натуся, ты меня неправильно поняла! Если бы я тобой поклялся, разве ты бы мне поверила?
— Рогозкин! — кричала Наташа. — Я тебе никогда не верила! И сейчас не верю! Я думаю, ты всегда обманывал меня очень ловко, а сам наверняка — с той же Любой из научного фонда…
— Бог мой, Люба! — вскричал в свою очередь уязвленный в самое сердце Рогозкин. — Да! Мне нравилась эта женщина! Она — чистая, скромная! Но я никогда, никогда не мог себе позволить!
— Нет, ты это серьезно, Рогозкин? Ах ты бедный мой, мне сейчас даже жалко тебя становится. Если бы я раньше знала, я бы, наверное, тоже не стала…
— А ты… Разве ты изменяла мне? — шепотом спросил изумленный Рогозкин.
— Ну а как же? — сказала Наташа просто и протянула руку, чтобы погладить Рогозкина по щеке.
— Я тебя убью! — заорал Рогозкин, отталкивая ее руку. — Ты! Ты мне всю жизнь испортила, я бы мог, я бы… Боже мой, Люба! Святая женщина! Я мог быть счастлив! Я тебя сейчас убью!
— Чего уж теперь убивать, теперь уж умрем вместе! — сказала Наташа.
— Ты недостойна вместе, ты должна умереть одна, сейчас! С кем ты мне изменяла, говори!
— Да пошел ты… — сказала Наташа и хлопнула дверью прямо перед носом наступавшего на нее Рогозкина.
А внизу, во дворе, отдыхала на скамейке только что вернувшаяся с рынка баба Гаша. Она молчала и смотрела куда-то вдаль спокойным, печальным взглядом. Внучка ее Леночка вертелась тут же, то вставала со скамейки и заглядывала бабушке в глаза, то садилась и дергала ее за руку, то даже влезала на скамейку своими маленькими ножками и все время без умолку рассуждала. Рассуждала она все о том же, о чем в городе все теперь рассуждали, то есть о надвигающемся конце света.
