— Так что тут много-то рассуждать?.. Я так считаю, в нашей стране добрых девчат и хлопцев пруд пруди. Зачем нам всякого, я извиняюсь, первого попавшего вовлекать в строительство социализма?
— В строительстве социализма участвует не только союзная молодежь, — спокойно прервал его Лучина. — Это — право каждого советского гражданина.
— А что ж я, не знаю?.. — уверенно сказал Гребенюк. — Пущай строят, но доверия им быть не должно. Такие нам могут и ножик в спину…
— Вы что ж, имеете в виду Покровскую? — спросил Лучина.
— А вполне возможно. Поскольку яблоко может от яблони далеко не покатиться. Надо быть начеку. Партия как нас учит?..
Лучина дал Гребенюку выговориться. Все слушали напряженно, и Гребенюк, отговорив, сел с сознанием, что произвел впечатление. Знаком он попросил стакан воды, как положено докладчику, выступавшему со сложным и важным докладом.
Володька Мишуков сидел какой-то оглушенный. Ему казалось, что челюсти у него свела судорога, и он беспомощно поглядел на Сашу. Она молчала. И вдруг по белым ее щекам одна за другой заспешили горошины слез. Она притиснула к вискам тонкие пальцы, как при сильной головной боли, и нагнулась к коленям, обтянутым старой клетчатой юбчонкой. Русая коса ее упала и коснулась пола.
И вдруг Лучина улыбнулся. Улыбнулся только глазами, прикусив нижнюю и без того узкую губу. Улыбка эта была неожиданной, необычной, как гром зимою или светлая ночь в сентябре. Кому-то она даже могла показаться слегка иронической, но Володька решил, что в этой улыбке Сашино спасение.
В бюро были две девушки с прядильной фабрики. Одна из них, повинуясь жесту Лучины, вскочила, обошла стол и налила Саше воды.
— Не плачь, — шепнула она. — Сейчас все разберем.
Тут и Володька опомнился окончательно и сказал жалобно-протестующе:
— Ребята, ну что же он зря треплется?.. Какой она может ножик в спину?.. Смехота прямо! И разве она за отца отвечает?
— Мишуков, сядь и закройся, — одернул его Ваня Козодоев. — Никто тебе слова не давал.
Володькино замечание опять подняло Гребенюка с места.
— А ты что ж думаешь, не отвечает? Вот если бы она сознательно оценивала, она бы обязана от такого отца вчистую отступиться. А она, понимаешь, письма пишет, гроши посылает.
— Раз дано право переписки, значит, можно и писать. Я так понимаю, — защищался Володька. — Вот если бы не дано…
Ища поддержки, он невольно оглянулся на Лучину. Но тот нахмурился, будто хотел сказать: не лезь вперед батьки в пекло.
