— Тьфу! — Володьке опять стало непереносимо тошно. К тому же он вспомнил и слова старухи: «Жили они…»
Да еще теперь и Лучина!..
Вот дела!.. Как во всем этом разобраться Володьке в его двадцать неполных лет?.. Он и не обольщался: чувствовал себя еще дурак дураком, знал, что и уши у него торчат, и губы, как у детсадовца, — сердечком, и усы только стали пробиваться.
— Ну ладно! — вслух подумал Володька. — Как-нибудь одолеем это дело.
…Не так-то легко оказалось «одолеть», прогнать горячую надежду. Как ни хитрил Володька сам с собой, но уже на следующий день его снова видели на Крутой улице, под темными Сашиными окнами. Старуха Гребенючиха узнала его и пустила в холодные сени.
— Пришел? — спросила она, как старого знакомого. — А мы двои с Сашуткой сидим, в карты играемся…
В полутемной кухне, у истопленной плиты, сидела, покрыв плечи платком, Саша. Между подолом старой юбчонки и голенищами разбитых валенок светились круглые белые коленки. На большой, плохо выскобленной крышке стола раскинуты были потерявшие цвет игральные карты.
Саша виновато встала и под грустный старухин взгляд повела Володьку в свою комнату.
— Охота тебе в карты играть? — полунасмешливо спросил Володька. — Лучше бы… книжку какую-нибудь почитала бы…
— Я много читаю, — просто ответила Саша. — Надо же с этой старушкой посидеть: она всегда одна… Я пробовала ей читать, но она ничего не понимает.
— Ты, наверное, трудное…
— Нет, «Барышню-крестьянку».
Володька не читал «Барышни-крестьянки», и ему стало неловко.
— Почему у вас везде так темно? — спросил он, глянув на единственную тусклую лампочку под потолком.
Саша сконфуженно сказала:
— Он не велит жечь. Счетчик у нас общий…
«Он», конечно, был Гребенюк.
— А он на колодец замок не повесил? — зло спросил Володька. — Чтобы тебе и воды не давать.
— У нас колодец вымерз, — шепнула Саша. — Я с реки воду ношу.
Володька, все еще не понимая, что он мучает ее, стал расспрашивать, как этот «гад» оказался здесь. Кое-что он уже знал со слов Лучины, но ему хотелось слышать подробности.
Саше говорить не хотелось. Но она все же сказала:
— Когда мама умерла в прошлом году, я пошла в горсовет и попросила, чтобы ко мне кого-нибудь поселили… на время. Я надеялась, что папа все-таки вернется. Но пока мне одной в доме было страшно…
Володька глубоко вздохнул: эх, кабы знать!..
— Я раньше в той комнате спала, где он сейчас, — продолжала Саша, обогреваемая теплыми Володькиными глазами. — Там окна в сад, на сирень, и солнца там всегда много. А здесь папина с мамой комната была. И я решила, что уж лучше я теперь тут буду, чем он. Потом он привез свою мамашу и еще комнату забрал. Мне правда, она не нужна. Дрова сейчас такие дорогие.
