В ординаторской скучал доктор Клюквин, самый пожилой анестезиолог роддома. В сентябре ему стукнуло шестьдесят лет. Бурная жизнь, полная радостей и разочарований, превратила Клюквина в молчаливого, довольно невозмутимого и весьма въедливого субъекта. Коллеги любили Клюквина — он никогда не отказывался поменяться дежурствами, мог «прикрыть» чье-то отсутствие на рабочем месте, с готовностью давал правильные советы, причем только тогда, когда его об этом просили. Правда, ладили с Клюквиным только те, кто не вступал с ним в политические споры. Клюквин был убежденным коммунистом, причем самого радикального толка.
— Будете с нами кофе, Анатолий Николаевич? — предложил Вознесеский, проходя к чайнику. — Давайте вашу чашку…
Клюквин был единственным из анестезиологов, с которым Вознесенский всегда был на «вы». Ко всем остальным заведующий обращался то так, то эдак, по настроению.
— Спасибо, не хочется. — Клюквин покачал седой головой и тут же поправил съехавшие к кончику носа очки — большие, старые, с широкой роговой оправой, чиненые-перечиненые.
— Надумаете — присоединяйтесь.
Данилов, чтобы не терять времени, пил кофе и заполнял истории родов.
— Ты мне объяснительную по этому случаю написать не забудь, — предупредил Вознесенский.
— Зачем? — удивился Данилов. — Какой повод?
На случай, если твоя красавица или ее родственники напишут жалобу, — объяснил Вознесенский. — Обстоятельно опиши, что она была полностью адекватна, что обезболивание ты провел, как в законе учили, и что никак не мог предугадать подобную реакцию. А я напишу докладную хозяйке…
— И будут наши задницы надежно защищены, — пробурчал Клюквин, беря в руки сложенную вчетверо газету, лежавшую рядом с ним на подоконнике, и сотрясая ею. — Вот, прочтите, что пишут. В одной из пензенских больниц родственники больного с только что удаленными двумя третями желудка пришли к нему в отделение, чтобы отпраздновать перевод из реанимации. Накормили бедолагу пельменями, налили водочки, а теперь подали в суд на врачей, которые не предупредили их о том, что от такого застолья на третий день после операции можно отдать концы. Ого?
— Бред! — не поверил Вознесенский. — Это же повсюду на входе висит — что можно послеоперационным больным, а что нет. Да и врачи еще до операции предупреждают.
— Кого до операции предупреждали, тот благополучно помер, — саркастически скривился Клюквин. — А родственники утверждают, что они ничего не знали… Может, они и читать не умеют, ведь демократия и всеобщая грамотность несовместимы.
