— Чего тут стоять? Пойдем к нам, — предложил Мишка.
— Не пойду…
— Чтой-то? Пойдем, я говорю!
Он потянул ее за руку. Она упиралась, но шла за ним.
В окнах у Широковых было уже темно.
— Пока мы с тобой здесь сватались, наши легли, наверно. — Иди-ка сюда. — Мишка потянул Газилю в ограду, где плотным стожком было сложено сено. — Не бойся ты, дурочка!
— Чего надо тебе? — дрожа, спросила Газиля.
— Ничего не надо. Садись, посидим, сказки рассказывать будем.
Газиля покачала головой:
— Не надо. Пусти руки, пожалуйста…
— Ну, воля твоя, — как можно равнодушнее сказал Мишка. — Тогда одна дорога — спать идти.
Газиля, отойдя в темноту, смотрела, как Мишка пошел в избу; подождала, когда стукнет дверной засов, и пошла к себе в барак.
Двенадцать дней пробыл Мишка у родителей. Отпуск подходил к концу. Погода изменилась, сильно захолодало, полетела острая, как иголки, снежная крупа, заковало лужи.
В лесосеке запылали костры. Еловый лапник с воем корчился на огне, пыхтела горькая, не желавшая загораться осина.
От едкого дыма у Газили слезились глаза, зябли руки: варежки она еще не успела припасти. Став на колени, она дула на тлеющую сырую бересту, которая то вспыхивала, то погасала, задуваемая ветром.
— Газилька! — услышала она над собой голос Ефросиньи Петровны. — Ты чего пропала? Мишка наш скоро уезжает. Приходи-ка на пельмени.
Пельмени были с мясом, с рубленой капустой и редькой. На столе стоял горшок со сметаной, пузырек уксуса, перечница, топленое масло.
— Ешь, Газиля, — угощала Петровна, загребая шумовкой из чугуна разбухшие пельмени и вываливая их Газиле на тарелку.
Газиля сидела опустив глаза. На смуглом, обветренном лице ее проступили розовые пятна. Есть она не решалась; как взяла вилкой пельмень, так и сидела, не поднимая глаз.
— Чего же ты не ешь, гостья дорогая? — спросил Мишка очень ласково.
— Не хочется кушать… — прошептала Газиля и сняла с вилки пельмень обратно на тарелку.
Подняв глаза на Мишку, она встретила его глаза, голубые, веселые и ласковые. Рот у Мишки был пухлый, масленый от пельменей; все лицо казалось теплым и мягким.
— Хорош парень у нас, Газиля? — спросил, жуя пельмень, Логин Андреевич.
— Хороший… Очень… — растерявшись, ответила Газиля.
Она ушла, так почти ничего и не поев. Обойдя барак, села на пенек подле маленькой зеленой елки и просидела до сумерек, улыбаясь, волнуясь и не замечая ничего вокруг; ни холодного тумана, который полз из низины, ни пролетающей снежной крупки. Газиле было томительно и сладко, несмотря на то что она замерзла и хотела есть. Думала, вдруг невзначай зайдет сюда Мишка…
