— Поставь нам, мать, поллитровую, — потребовал Логин Андреевич.
— Денег больше нет! — отрезала Петровна.
— Из тех, что за дом, возьми.
— К тем деньгам и подбираться не мысли! Брага осталась, допейте.
— Ее бы заершить маленько, — угрюмо сказал Логин Андреевич, садясь за стол. — Стареть стала, скупеть стала! — подмигнул он Мишке.
Брага была крепкая, сладкая. Уставшего Широкова быстро развезло.
— Чтой-то, мать, татарка не стала ходить? — спросил он Петровну, собираясь спать.
— Почем я знаю? Мишки, может, стесняется. Чего ей сейчас здесь делать?
Тем же вечером Мишка пошел в барак, где жили вербованные. Подойдя к крыльцу, остановился: в бараке пели. Несколько женских высоких голосов тянули протяжную татарскую песню. Мишке что-то скребнуло по душе: песня была монотонная, но печальная, выразительная. Особенно выделялся один голос, совсем молодой, звенящий; он заводил, остальные подхватывали.
Мишка заглянул в окно: запевала Газиля. Она сидела на койке, поджав ноги и перебирая туго заплетенную косу. Спрятавшись за наличник окна, Мишка видел ее круглую, цвета спелого яблока щеку, по которой сбегала темная прядка жестких волос.
Мишка потоптался на крыльце, потом шагнул в дверь. Газиля оборвала песню.
— Привет стахановкам! — подавив смущение, сказал Мишка. — Не примете меня в компанию?
— Что к русским девкам на прииск не идешь? — дружелюбно спросила красивая татарка, видимо старшая.
— На прииск далеко… Ваше пение хочу послушать. Запевала у вас вон какой голосистый, как жаворонок все равно.
— На гармошке играть умеешь?
— Нет гармошки-то, — признался Мишка.
— Ну, приемник нам починяй. Антенну ветер сломал. Музыки нет, последние известия нет. Летом вечер долгий, девчат много, а ребят нет. Вербовал, что думал? Где девка, туда давай парень! — Веселая татарка засмеялась, глядя на смутившегося Мишку.
— Солдат, починяй, пожалуйста, — попросили и другие.
Мишка сбегал, принес отвертку, поковырялся в приемнике.
— Антенну уж завтра налажу, — пообещал он, — темно, еще с крыши упаду, убьюсь — отвечать вам придется.
А сам подсел к Газиле. Оглянувшись по сторонам, шепотом спросил:
— Ты чего это к нам не идешь? Мать велела приходить.
— Зачем? — робко спросила Газиля.
— Зачем раньше-то ходила? Меня, что ль, испугалась?
На соседних койках прислушивались, разговоры смолкли.
— Давай в сени выйдем, — шепнул Мишка.
Газиля нерешительно встала, прошмыгнула вслед за Мишкой.
Они постояли на крыльце. Было совсем темно, чуть-чуть рисовались вершины сосен на черно-зеленом неровном небе; из низины тянуло холодной сыростью.
