— Товарка моя, помощница. Поди сюда, Газиля. Не робей: это Мишка наш.
Газиля поставила ягоды на траву, постояла немного, молчаливо улыбаясь, и, вскинув косами, побежала в свой барак.
— Чтой-то она дикая какая? — ухмыльнулся Мишка, до забавного в эту минуту похожий на отца.
Два дня в широковском домишке шло веселье; стряпали пельмени, пекли пироги. Отец с сыном ходили подвыпившие, потные.
— Ну и забрались вы в глушину! — заметил Мишка, поглядывая в окошко, за которым шумел желтеющий лес. — Кончу службу, вернемся на прииск. Не хочу я здесь оставаться: зимой небось снегу по пояс, и не вылезешь.
— Своя выгода здесь, — оправдывался Широков, — жилье казенное, покос, дрова, и деньги за дом целые.
— Скука тут, — не соглашался Мишка. — На прииске у старателей что ни день, то гулянье… Не стану я тут жить.
— Загад не бывает богат, — отрезала мать. — Вам бы все только гулянье.
Как-то Мишка пошел в лесосеку. Он пробрался сквозь густой молодой сосняк, потоптав неосыпавшуюся бруснику; впереди слышался треск и гул падающих деревьев. Он вышел на вырубку и огляделся. По всему склону горы кипела работа. Толстые, вековые сосны, поверженные на землю, раскряжевывали на бревна и скатывали в штабеля. Внизу, под горой, фырчали машины. Пылали костры, трещали сучья.
Мишка увидел Газилю. С березовым стяжком в руках она помогала трелевщикам накатывать бревна на тележные передки.
— Дай-ка сюда! — сказал Мишка, беря из рук у Газили стяжок. — Не по горнице веник, девка. Разве для тебя, мухи эдакой, такая работенка?
— Бригадир посылал… Моя напарница больная, — смущенно сказала Газиля.
Не выдержав Мишкиного взгляда, она улыбнулась, и он увидел на ее круглых щеках две забавные глубокие ямочки.
— А ты возьми меня в напарники, — предложил Мишка. — У нас с тобой знаешь как дело пойдет!
Газиля покраснела, опустила глаза и убежала от Мишки. Убегая, она несколько раз оглянулась.
— Ишь, чернавка! — погрозил солдат.
Газиля, забежав за высокие штабеля, прижалась лицом к шершавым, нагретым солнышком бревнам и простояла некоторое время молча, не решаясь выглянуть. Ей как-то вдруг стыдно стало своей запачканной смолой одежды.
Потом несколько дней подряд Газиля видела, как опять приходил в лесосеку Мишка, заигрывал с бабами, болтал с грузчиками и шоферами.
— Газиля! — крикнул он раз, заметив ее. — Приветик!
— Здравствуй… — тихо обронила Газиля.
Ленцой Мишка был под стать отцу. На последней неделе перед отъездом, лишь после того, как мать неоднократно намекнула, что не грех бы сушняку на зиму порубить и переметать стог, промоченный дождями, Мишка с отцом пошли в лес, срубили две толстые сухостойные ели и привезли домой.
