Замечаю робкие и чуть уважительные, чуть насмешливые взгляды — пишу в блокнот. Вязала бы — и взгляды были другие. Но я так и не выучилась — тот детский шарф из остатков маминых разноцветных ниток, задуманный как широкий, всё сужался. Пропускала петли, желая побыстрее разделаться с ним и приступить к рисованию букв. Так вот теперь моё рукоделье. Но если раньше такие взгляды тешили самолюбие или немного возмущали, смотря по тому, чего в них было больше — уважения или насмешки, то сейчас… Сейчас мне грустно за всех нас, а за себя немного стыдно, что пишу, а не вяжу всё-таки…
Закрываю блокнот, ухожу в тёмный прохладный тамбур, курить, смотрю на отраженье остро и чётко очерченного лица, удивляет — откуда бы ей взяться? — линия от скулы к подбородку, вогнутая, если развернуться в три четверти. И кажется напоминанием о чьих-то взрослых, может, даже средневековых лицах. Наверно, тоже красива, прихожу к выводу в тамбуре.
— А вы в какой сфере работаете?
— В сфере торговли.
— На рынке?
— Да.
— А я в офис устроилась. В офисе работаю.
— Кем?
— Ну, кастеляншей или как сказать…
— Менеджером, — кто-то шутит.
Вдоль вагона идёт продавщица, тащит большую клетчатую сумку, приговаривает:
— Сладенькая водичка, минералочка, пивасик…
Меняла с толстенной засаленной пачкой подозрительных бумажек следует за продавщицей на некотором расстоянии, твердит своё заклинанье:
— Рубли-доллары на гривны менять, кто желает…
— Почём?
— Шестнадцать-пятьдесят сто рублей, — с интонацией наигранно-уверенной.
— Дорого. Почем же евро, интересно?
— Ну так зарабатывает человек. — встревает случайная защитница.
— Шесть гривен один евро. Желаете?
— А? Нет…
Женщины начинают расстилать матрасы, любовно, оглаживая, с многолетней выучкой, разворачивают казенные простыни. Заполняют миграционные листки, косятся на мой — «Ой, а у меня меньше букв… Я чего не так?» — объясняю: «У меня просто имя длинное».
— И редкое.
Зоркий милиционер пересаживается напротив, давая возможность «кастелянше» лечь.
Сам он до Курска, о чём сообщает: «В одиннадцать схожу. Ну не ложиться же?»
Я не рада собеседнику, но плацкарт не оставляет возможности выбора.
— Вы в юриспруденции работаете? — наседает мент.
Его круглое лицо, косой нос (вероятно, был сломан), серые глаза в рыжих ресницах почему-то мне довольно симпатичны.
— Нет, — я всё пытаюсь не идти на разговор.
И почему в юриспруденции? Из-за очков, что ли?
— А где тогда?
Вот пристал.
К тому же вопрос ставит меня в тупик. Я бы сама хотела понять, где всё-таки толком работаю. Везде и нигде. Почти как дух, который дышит, где хочет.
