Я, помню, тогда рассмеялась. Бриллиантовые волосы, отливающие розовым и фиолетовым. Зелёные, как весёлые осы, глаза. Я и сейчас вас люблю. Я сказала:
— Твой дом — я.
А мой зато дом — компьютер. Серый ноутбук. В тон серому пальто. Серое пальто тоже дом, длинное, с развевающимися полами, когда тепло. На глухой молнии, с поясом и поднятым воротником, когда холодно. В последнее время холодно всегда. И я всегда застегнута до горла.
Уже на светлой кухне чужой ялтинской квартиры. Включила ноутбук и испытала радость возвращения домой. Знакомый «рабочий стол», обласканные взглядом иконки программ. Правда, нет интернета. Интернет остался в Москве. Оно и к лучшему. Вряд ли бы смогла что-то написать, будь тут интернет. Составляла бы ответы на письма, сочиняла новый пост в «живой журнал», придумывала реплики поостроумнее на «комменты».
…Мент облачился в гражданский жёсткий кожух, и, наклонясь ко мне, спросил:
— А где именно в Москве ты живёшь?
— С родилетями, — сказала я, сразу почуяв неладное.
— А телефон у тебя там есть?
— Есть…
Он протянул клочок обёртки тульского пряника.
Вздохнув, я записала номер. Ничего не выйдет, мой серый друг. Такой же серый, как и я… Ничего не получится. Те жигули и лариски, которые так волнуют в случайной беседе в произвольном вагоне, будут ты даже не представляешь, каким обременением в моей пуржащей Москве. У меня не найдется на тебя — ни минуты. Как у твоей дрянной девчонки, которую единственную ты любишь. Но и переврать номер или отказать после такого разговора, понятно, я не имела права.
Зато наконец-то могла расстелить постель и забыться беспокойным дорожным сном.
Выспаться, как и следовало ожидать, не дали. Неутомимая таможня устроила побудку часика в два ночи. Грохот, скрежет и яркий свет.
— Ой, ой, где, что? А?
— Белгород.
— А, ещё родные пенаты…
Чуждые тут «пенаты» резанули слух, и я сразу полюбила эту женщину — со стыда за неё и в благодарность, что ей нравились уроки литературы. Она и была та самая, что согнала вчерашнего мента со своей постели, и тем обеспечила меня непрошенным собеседником. Золотозубая в смутной улыбке, теперь беспокойно осматривается по сторонам.
Она чувствует во мне неясное ей спокойствие, нервничает перед проверкой документов, и то и дело обращается с вопросом:
— А скажите, следующая таможня после которая теперь — скоро?
— А сумки — будут досматривать?
— И надолго стоим?
Я не могу толком ответить ни на один, потому что, хотя сотню раз пересекала границу России и Украины, деталей таких не запомнила. Поэтому говорю, чтобы её успокоить. Да ей, собственно, и нужно.
