— Пусть меня приведут в те пространства, откуда не будет выхода, — истерически говорила снежная королева. Она была сварливой снежной бабой, настощей каргой, но я понимала, что она составляет какую-то важную мою часть. — Пусть меня приведут, я скажу: здесь нет выхода! Куда вы меня привели? Мне ответят: ты же сама. Ты же сама просила — в пространства, где выхода нет. Так вот же они. Ты не рада?
Я самый главный свой собственный предатель. Как мне избавиться от этой полукомической дуры, сидящей во мне, пустившей во мне свои корни? Как мне выблевать ее, вырвать из внутренностей, куда мне выйти?
— Что ты вертишься, как на шарнирах, Елена? — спрашивает Анна.
Она по-прежнему жует толстую книгу, и я, как всякое мелкое мельтешение, рассредотачиваю ее.
— От галоперидола еще не так запляшешь, — говорит старуха, которую раньше я не видела или просто не замечала. А, нет, видела!
Инна хихикает.
Вот Прасковья Федоровна шуганула ее с унитаза, на котором та курила, вот задрала халат и спустила голубые ворсистые портки. Пока она справляла нужду, я наблюдала, потеряв всякий стыд, за ее лицом. Спокойное и гладкое, хоть и испещренное морщинами, с маленькими вострыми глазками-жучками и ртом, в котором виднелись ровные зубы — разумеется, вставные. Но мне не понравились ее слова.
— А вы считаете, меня — галоперидолом?
— А ты голоса слышишь? — вопросом ответила она.
— Какие еще голоса?
И вдруг я поняла, что те переклички и повторяющиеся разговоры, которые произносят в сознании явно чужие сущности, их споры, раздоры, или, напротив согласный визг — и есть… голоса.
Инна хохотнула.
— Посмотрите-ка, Прасковья Федоровна, да вы просто открыли ей глаза!..
— Ей — это кошке, — сказала Прасковья Федоровна, оправляя халат и спуская воду, — о присутствующих в третьем лице не говорят.
— А может, она отсутствует.
— Это ты отсутствуешь.
— Замолчите! — вдруг привзвизгнула Инна. — И вообще, я не с вами разговариваю, а с белым кафелем!..
Прасковья Федоровна взглянула на меня и сказала:
— Надо потерпеть.
Надо потерпеть… Снова включился сиплый вентилятор, здешний убогий «кондишен», загудел, как будто в системном блоке компьютера — лопасти превратились в сплошной диск.
Что ж, разве не многие от нас люди, искусные в осаде и стрельбе, видели во сне сна жену — прекрасную, светлолепную, стоящую на воздухах посреди разрушаемого града, ини — мужа древна власы, в светлых ризах…
— А с ангелами повремени разговаривать, — бросила Прасковья Федоровна, уходя.
