И, вставая из-за стола, он успел добавить:
— А если ты спрашиваешь о моей жизни, обо мне, то все плохо, Валя. Все плохо. У нас родился умственно отсталый ребенок. Если выживет, может быть, — одним словом, он останется недоразвитым.
Валентина вдруг увидела в этом человеке того, кого она знала.
Он ушел, она осталась.
Оглянулась — Женя в своем дорогом костюме здоровается с другим таким же костюмом, Женя что-то говорит, невольно косясь в ее сторону, тот кивает, и они открывают двери. За пластмассовыми безъязыкими колокольчиками на арбатском окне, развешанными ради приближения Нового года, видно, как эти двое пересекают улицу.
Валентина посидела еще немного, свивая и развивая белую матерчатую салфетку, лежавшую на столе, и собралась набрать номер Сергея, но экран сотового ожил — на этот раз бегущей строкой заскользил незнакомый номер.
Голос был тоже незнакомый.
— Это Иван!.. Ну, Жано… Короче, Тытянок.
— А, Ваня. Здравствуй…
— Все-таки права Мощенская, видно: Иван — никому ни о чем не говорит, а Жано — твой универсальный пропуск… Идентификация.
Валентина улыбнулась в трубку.
Егор Деренговский позвонил мне с очередным прекрасным, ё-моё, предложением. Я и сама, конечно, думала об этой перспективе. Но, признаться, мне не хотелось. Просто не хотелось.
Нет, естественно, я согласилась. А свое нежелание запихнула подальше.
Раз Егор говорит, что теперь можно.
Сам он, впрочем, уже. Наш пострел везде поспел. Говорит, нормальная. Только деревянная какая-то.
На втором этаже стояло раздолбанное деревянное кресло. Светило вылезшим мясом из-под обшивки.
— По идее, в этом кресле должен сидеть охранник, — сказал Егор. — Но, как видишь, не сидит. Я слышал тут разговорчик. Почему он все время отсутствует. А я его понимаю. Меня бы здесь тоскень взяла, сидеть целый день, ты только представь.
Я представила. Глядеть в грязное окно, глядеть на ступени с выщербинами. А у ступеней со стороны перил отчеркнута полоса коричневой краски. Глядеть на зелёные стены. На коричневый плинтус. И дело не в том, конечно, что сами эти плинтусы и стекла такие древние, что они навевают тоску. А в том, что невольно думается: как всё здесь выглядело, когда они были новыми? Ведь это было не так уж давно. Да, слишком недавно здесь всё было новое. Укомплектованное образцами если не передовых технологий, то, по крайней мере, всем необходимым: ватой там, что ли, аспирином. И как быстро обветшало… Мозаика на стенах выглядит как предназначенная к одному: осыпаться. Картины — поблекнуть и тоже осыпаться. Скульптуры — рассесться и в пыль. И не мозаик даже, картин и скульптур жалко. А страшно, что в пыль. И это урок. Урок же, я говорю?
