— Разъехались по домам. Я не занимаюсь фотографией.
— Тогда убери свой телефон, ты меня уже исщелкала до дыр. Игнат — он… Такой необычный.
Лотта все еще не определилась, в какое гнездо из двух возможных посадить Игната, чтобы успокоиться на его счет.
— А что касается фотографии. Я помню одну. Видела в Интернете. — Произнесла Валентина. — Там два монаха встречаются в какой-то северной нашей губернии. И они рады друг другу. Может, давно не виделись… Один из них держит в руке камилавку, другой обнимает того за плечи. Он смущен и отводит взгляд, но улыбается.
— И что?
— И все.
— Не пойму, о чем ты.
— Иван обмолвился на выставке, что эти фотографы — слепцы. Я думала об этом и мне кажется, что я его понимаю.
— Скажи это своему Виталию.
— Он не мой. Обязательно скажу. Мы ведь совсем не знаем страны, в которой родились и живем. Мы и не хотим ее знать. Мы не видим старух в деревнях…
— Что же удивительного, если я не хочу видеть старух? Я не хочу стареть, — вскинулась Лотта. — Вечно ты, извини меня, говоришь, как плакат. Да еще со своими старухами.
Она встала с парковой скамьи и заходила по аллее. Прохожие заоборачивались на высокую странно одетую девушку, а она сверкала яркими полосками на короткой юбке — пеппи длинныйчулок — потрясала кулаками и выплевывала слова:
— Я вообще. Ничего. Не хочу знать. Об этой. Стране. Стране неудачников, пьяниц, воров и тупиц! Здесь ничего нельзя сделать красиво. Мужчины не умеют любить, женщины не умеют отдаться — здесь не едят, не целуются и не курят, как надо! Не понимаю только одного — почему я до сих пор не свалила отсюда.
Новая Лотта, тихая, задумчивая, стремительно влипла в хорошо известную Лотту, экспансивную, эмоциональную, привлекающую общее внимание. Валентина тоже встала. В последнее время бури в стакане воды стали утомительными. Она стояла возле подруги молча. Лотта заметила это. И еще больше развинтилась:
— Ну, обругай меня, как обычно! Разве у тебя есть, что возразить? Посмотри вокруг — здесь только непролазная грязь и общий идиотизм. Ни порыва, ни красоты, ничего, ничего и никогда!
Валентина уткнулась взглядом в кончики острых Лоттиных туфель, покачала головой.
— А как ты думаешь, я могла бы выйти замуж? — вдруг тихо спросила Лотта, приблизясь.
— Ну, могла бы, — осторожно произнесла Валентина. — А зачем тебе?
— Надоело. Хочется новенького.
Действительно, тогда мы встретились с Валентиной возле памятника Гоголю, на Гоголевском бульваре, это одно из моих любимых мест в Москве. Там огромные фонари, такие, что где-нибудь в испанском городке каждый из них сам по себе уже выглядел бы как центральный памятник на милой маленькой круглой площади. В подножии фонаря лежат, повернув головы, бронзовые львы с крупными лапами.
