Останавливаюсь, ошарашенная. Да, ведь ради чего я иду? — ради Озера. Не ради Грана и его игры. Нет, моя цель — Озеро. Замечательное, чистое, горное Озеро, в котором, как в зеркале, отражаются ледники. Только ради него… Что у меня есть? Что я могу потерять? Ничего, кроме цели.
Эмоции оседают, и в тишине вдруг слышу клокочущий гул воды где-то совсем, кажется, рядом. Совсем рядом — вот за этими кустами. Ну, подняться на склон — и там точно будет. Ну, может ещё залезть вон туда — и там увижу. Или ещё… а потом чуть-чуть… Я схожу быстро, обо мне и вспомнить не успеют. Где-то тут, рядом. Ведь так громко. Прямо гремит, кипит, наверное, большой водопад. Ах, если и тут его ещё нет, как же гудит там, где он! Да, это, пожалуй, очень большой водопад. Сейчас я его увижу. Сейчас. Ещё чуть-чуть. Вот так, так…
Лезу, карабкаюсь, деревьев нет, уже нет и кустов, остаются одни только камни, насыпью, серые, мелки, они оползают под ногой, с ними съезжаешь, а гул уже оглушительный, но вот выбираюсь наверх, на самую кручу — и дальше некуда лезть, застываю, глядя вниз.
— Чёрт, — шёпотом. — Чёрт побери…
Как гигантский котлован, подо мною долина в тени окружающих гор, и белые шапки снега, такие яркие, ослепительно, морозно яркие блестят на солнце и отражаются в круглом, совершенно ровном и спокойном, как зеркало, Озере. По берегам — кедрач. Справа, пенясь, с рёвом вырывается из леса река, и кажется мне, что она так же, как я, бежала сюда, карабкалась и стремилась долго-долго, но вот выскочила и кинулась вниз, а громоподобный её гул — это крик радости.
— Нашла, — шёпотом. — Нашла. — Вздохнула глубоко — чистый, холодный, как вода в Озере, воздух. — Лю-ди, я его наш-лааа!!!
Река ревёт громче.
Ещё с вечера, когда стало ясно, что утром они уходят, мы собрали продукты и разделили их с таким расчётом, что им спускаться к людям, а нам оставаться здесь. Им досталось немного ячневой и кукурузной крупы. Беззаботные и радостные, они ссыпали их вместе, в одну баклашку, и весь вечер Сашка ходил и наигрывал ею, как мексиканским маракасом.
Мне было больно смотреть на то, какие оба они стали безудержно весёлые, как только появилась возможность с этого места сняться. Они уже будто были не здесь и забыли думать о нас, остающихся. Колючая и ворчливая, как старая ежиха, я ушла в палатку и не стала с ними прощаться. Утром сквозь сон мне будет слышно, как переговариваются они, собирая вещи, но я не вылезу даже тогда. Ибо ясно, что отсюда и впредь пути наши расходятся: им, Сорокину с Настей, идти вниз, а мне оставаться здесь, одной, с Граном, странным, необъяснимым, пугающим Граном, за невидимыми духами лазающим по кустам.
