— Иди, иди ко мне, любимая доченька! Дай я тебя поцелую.
Я, как всегда, увернулась и в свою комнату. Вошла, прислонилась спиной к закрытой двери и только сейчас прихожу в себя. Это надо же? А сердце стучится, волнуется. От этого разговора, от всего этого, больше похожего на допрос, чем беседу матери и любимой дочки. Это она! Все она. И матери, обо мне и Вале и потом. Я ведь так и думала, что это она сдавала девчонок, после осмотра. И какая же она после всего этого. Что? Хорошая? Сама клялась, божилась, что никому не скажет и даже ни, ни. Пусть смело идут к ней на осмотр, и она никому и никогда не расскажет, кто еще, а кто уже не девочка. Вот же, гадина! Недаром ей бойкот объявили в городке. Не стали к ней на прием приходить некоторые беременные. В город стали ездить. Говорили про нее, что она очень грубая, жесткая и при осмотре все время придирается, чего-то требует. Потом еще на женсовете все обсуждали и так ничего и не решили. А она, гадина, затаилась. Я — то знаю. Наверняка она матери все это напела! А ведь, точно! Постой, постой! Это что же получается? Что Валя с ним. С ее мужем? Бывшим мужем этой гадины? Быть того не может! Взволновала меня вся эта бабская болтовня. А насчет дружбы матери и этой гадины, так это точно! Они в чем-то похожи. Жестокие обе. Очень не премиримые и жестокие. Мне становится обидно. Ой, как обидно. А еще от того, что у меня зародилось подозрение. Подозрение. Что Валя, моя Валечка, и она тоже во всем этом замешана. От всего этого, голова кругом. Все что-то хотят друг от дружки, с кем то, толи спят, толи хотят, а толи еще что-то. Кстати! А я ведь с ней, со своей, моей женщиной и не сплю вовсе. После того случая на остановке я с ней еще даже не встретилась. Закрутилась, завертелась. Ну, где же ты, любимая? Неужели это правда, что я слышу. Неужели это действительно так? Что-то неспокойно и сердце волнуется!
Глава 12. Отчего так сердце волнуется
— Здравствуй! Здравствуй, лю… Люди, людей много сегодня. Давай сядем вот за тем столиком.
Все это я успеваю произнести, пока отходим с ней от кассы столовой с подносами. А ведь эта кассирша прислушалась! И та, на раздаче, вылупилась и смотрит! Вот же! Это действительно так? Или мне только кажется? Я волнуюсь и вдвойне. И потом от того, что все ночь только и думала о ней и этом противном разговоре, допросе.
— Ты, как? Все в порядке. — Это она мне. Протягивает руку, а я не беру, оглядываюсь. Мне опять кажется, что за нами все время следят и на раздаче и за столиками. Вот же!
