- Михаил Анатольевич, искренне хочу поблагодарить вас за помощь! Очень вы нам тогда помогли. И оперативностью работы, и советом…
Затем дважды помянув служебную тайну, гость все же счел возможным в двух словах объяснить:
- Оказались вы абсолютно правы и в первом, и во втором. К химии тот человек имел некогда отношение, но давно это было, да и не слишком профессионально он наукой занимался. И время он хотел затянуть, чтобы дать сообщникам возможность принять меры. На самом деле никто здесь, у нас, наркотики изготавливать и не собирался, а вот трафик в Европу мы им наладить помешали…
Наставник
Впоследствии Михаил не раз пожалел о своем решении. И хотя принято оно было не сгоряча, и отдавал себе отчет, что совесть не позволила бы отказать в просьбе своему учителю, который провел его от студенческой скамьи до докторской степени, но, прекрасно понимая, он все же временами клял тот момент, когда с преувеличенной бодростью в голосе ответил наставнику на его вопрос-просьбу:
- О чем речь, Виктор Вадимович! Конечно, возьму!
Так у него появился новый аспирант. В отличие от деда, ученого известного и уважаемого во всех республиках бывшего Союза, внук умом не блистал, но даже это, как многажды убеждался Михаил, не есть и самое главное, гораздо хуже, что в трудолюбии его упрекнуть было невозможно.
Но у Михаила все аспиранты успешно защитились, в чем, конечно, была немалая его заслуга, и сложившимся реноме «железного» научного руководителя он немало гордился. Поэтому, отдавая себе отчет, что и этого обалдуя он обязан «защитить» минимум по двум причинам, Михаил с первого же дня основательно взялся за подопечного.
По заведенному и неукоснительно поддерживаемому им самим порядку каждый аспирант мог рассчитывать на внимание шефа в течение двух академических часов на протяжении недели. Иногда «пара» проходила в режиме диалога, бывало — как правило, на «финишной прямой», накануне защиты — в виде монолога аспиранта, и уж крайне редких случаях являла собой некое подобие беседы. С Внучком же, как за глаза называл своего нового аспиранта Михаил, этому правилу он изменил сам. Два, а то и три раза в неделю непутевый наследник известной фамилии докладывал ему о выполнении заданий, подтверждая всякий пункт документально. Но к великому разочарованию Михаила та искра в характере, в голове, без которой исследователь не становится ученым, так и не вспыхивала. Безалаберность, недобросовестность, необязательность Внучка, свойственные скорее пубертатному возрасту, приводили к тому, что временами у Михаила возникало труднопреодолимое желание выпороть сего отпрыска. И не фигурально, а самым натуральным образом — офицерским ремнем, который висел у него в кладовке дома, как память о двух офицерских годах, проведенных в дальневосточном Приморье. От остервенения у Михаила аж челюсти сводило, когда он представлял себе этого дуралея, разложенного на лабораторном столе, и себя над ним с ремнем в руке.
